ПОД ГРОЗОВЫМИ ТУЧАМИ . НА ДИКОМ ЗАПАДЕ ОГРОМНОГО КИТАЯ .

В июле 1916 года француженка принимает решение покинуть высокогорный Сикким и отправиться в сопровождении Ионгдена и слуги- монаха в Шигадзе — один из главных религиозных центров Тибета, рядом с которым в ту пору находился знаменитый монастырь Ташилум-по, резиденция таши-ламы. Во время этого похода А. Давид-Неэль впервые оказывается в крупном ламаистском монастыре, который производит на нее сильное впечатление, встречается с таши-ламой, занимающим в иерархии тибетского буддизма такое же высокое положение, как далай-лама, и его матерью, посещает пещеру еще одного «гомчена»-отшельника и знаменитую типографию в Нартанге. А. Давид-Неэль в книге «Мистики и маги Тибета» рассказывает:

Во время своего пребывания в Шигадзе я открыла для себя схоластический Тибет — мир ученых, монастырских университетов, огромных библиотек. Сколько еще мне предстояло узнать, а я должна была уезжать1.

Двадцать шестого июля путешественница уезжает из Тибета вместе со своими спутниками, увозя с собой книги, записи, подарки и одеяние ученого ламы, преподнесенное ей таши-ламой.

По дороге в свою высокогорную пустынь наша героиня получает дурные известия: английский консул сэр Чарльз Белл, возмущенный ее тайной экскурсией в Тибет, наказал жителей близлежащей деревни, взыскав с них значительный денежный штраф, после чего рассерженные крестьяне разграбили пещеру, где обитала отшельница. Француженке передают письмо представителя британских властей, с предписанием покинуть территорию Сиккима. 2 сентября 1916 года Александра окончательно оставляет место своего затворничества и возвращается в Индию, перевернув еще одну страницу в книге своей азиатской одиссеи.

Она с сожалением расстается с волшебной страной, где в течение нескольких лет вела «фантастически пленительную жизнь». Здесь же, в Сиккиме, исследовательнице удалось собрать множество полезных сведений, впоследствии ставших для нее существенным подспорьем.

Шестого ноября 1916 года А. Давид-Неэль отплывает на пароходе в Бирму. Основные этапы ее дальнейших странствий лаконично изложены в третьей главе «Мистиков и магов Тибета»:

Жизнь в Бирме. Затворничество в горах Сагэна у «каматангов» [монахов-со зерцателей] — самой суровой из буддистских сект.

Пребывание в Японии среди безмолвия Тофокудзи, монастыря секты дзэн, где на протяжении многих веков сосредоточена духовная элита страны.

Жизнь в Корее, в Панья-ан («обитель мудрости»), уединенном, затерянном среди лесов монастыре, где несколько отшельников-мыслителей ведут тихое, аскетичное и незаметное существование1.

Не менее аскетичным был и образ жизни самой путешественницы:

...мне отвели пустую келью. Расстелив на полу одеяло, я устроила себе ложе и приспособила чемодан в качестве стола... Распорядок дня был следующим: восемь часов медитации, разделенных на четыре периода, восемь часов занятий и физического труда, а оставшиеся восемь часов — на принятие пищи, сон и развлечения по собственному желанию.

Каждое утро около трех часов один из монахов обходил монастырь и стуком деревянной колотушки будил братию ото сна. Затем все шли в зал собраний, рассаживались там лицом к стене и медитировали в течение двух часов.

Строгость монастырского устава выражалась и в скудной пище: рис и немного вареных овощей. Часто овощи отсутствовали и вся трапеза состояла из одного риса.

Япония, где путешественница провела полгода (февраль—август 1917 г.), не оправдала ее ожиданий:

Я ожидала найти здесь светлые просторные дома, цветущие сады и очень дешевую жизнь. Ничего подобного не существует, и Япония, которую изображают на картинках, — это сказочная страна, антиподом которой является реальная Япония. Я истратила здесь очень много денег... столь же невозможно жить по обычаю японцев; их стряпня непригодна для еды, а микроскопические порции, которые они употребляют, не насытили бы даже парижского воробья (неизданное письмо от 10 апреля 1917 г.).

Япония слишком мала и слишком «цивилизованна» для странницы, привыкшей к привольной жизни среди необъятных степных просторов и диких горных вершин. Слишком разительным оказался контраст между суровой красотой гималайской природы и игрушечной прелестью безупречных японских пейзажей, вызвавших у француженки невольное разочарование.

Пребывание в Японии не нашло отражения ни в научных трудах, ни в художественном творчестве А. Давид-Неэль. Она лишь упоминает о японском буддизме в некоторых из своих книг — «Ламаистских посвящениях», где сожалеет, что учение дзэн слишком увлеклось обрядоверием, столь сурово заклейменным Боддхидхармой и самим Буддой, а также в «Трансцендентном знании», где выделены общие черты между верованиями японских и тибетских буддистов.