Под грозовыми тучами. На Диком Западе огромного Китая

— Я должен рассказать вам нечто потрясающее. Сегодня утром я сказал коридорному, что желаю принять ванну. Он низко поклонился, принес халат и полотенца, а затем отвел меня в большую комнату с маленьким бассейном. Судя по всему, натираться следовало не в нем, а в другой части купальни. Это навело меня на мысль, что воду, в которой совершают омовение, не меняют после того, как человек выходит из бассейна, но было еще рано, и я мог рассчитывать, что явился сюда первым. Итак, я намылился, ополоснулся и уселся в большую лохань. Вода была ужасно горячей, я едва не сварился. И вот, пока я там мок, в комнату вошла дама… Мне не дали купальных трусов, вода была прозрачной… Я не знал, куда деваться… Почему же эта женщина, завидев меня, не ушла, недоумевал я. Она приветствовала меня на японский манер, очень низко кланяясь. Я подумал: неужели ко мне прислали особу легкого поведения? Может быть, в этой стране принято таким образом ублажать одиноких мужчин, принимающих ванну?.. Однако у дамы был весьма серьезный вид и она была уже не очень молодой. И вот, поздоровавшись со мной… наверное, я поступил невежливо, не ответив на ее приветствие, — мои мысли спутались, ведь я еще никогда не раскланивался с дамой в полном неглиже… И вот, поздоровавшись со мной, она скинула с себя кимоно, и… больше на ней ничего не было. Затем дама спустилась в бассейн, чтобы вариться там вместе со мной. Это еще не всё. Вскоре пришли другие купальщики: еще одна женщина, а вслед за ней двое мужчин. Они приветствовали друг друга, смеялись и болтали. Они пытались со мной говорить, но я объяснил им, что не владею японским. Можно подумать, что мы сидели в гостиной, за чаем… не считая того, что мы были в костюмах Адама. В конце концов я совсем перестал стесняться. Что поделаешь, если у них такой обычай…

Приключение Ионгдена меня позабавило, а на следующее лето я веселилась, глядя на купальщиков в Киото: одного славного малого, торговца, у которого я покупала фотопленку (он был одет с едва ли не первозданной простотой), а также других людей на речном пляже — на них были сетчатые плавки с большими дырами. Я смеялась над ними с непривычки, но в глубине души считала, что японцы совершенно правы! Наша пресловутая ханжеская стыдливость является следствием порочных мыслей.

И все же, поскольку мне не привили с детства подобную здоровую и подкупающую простоту нравов, я неизменно воздерживалась от коллективных купаний. Если же мне случалось останавливаться в чисто японских гостиницах, я всегда ставила Ионгдена у двери ванной, где совершала омовение. Мой сын выучил несколько слов на местном языке и был в состоянии объяснить приходившим в баню, что иностранная дама желает побыть некоторое время в одиночестве.

Эти меры предосторожности всегда оказывались действенными, но однажды…

В тот день, зная, что Ионгден сторожит за дверью, я совершенно спокойно, неторопливо мылась, как вдруг дверь открылась, и в ванную вошел молодой человек.

Вот те на! Я позабыла о том, что в предательских перегородках японских домов немало потайных ходов. Один из них находился напротив двери, которую охранял мой страж, — через него и прошел незваный гость. Я была настолько потрясена, что кусок туалетного мыла выскользнул из моей руки и, упав на пол, откатился в дальний угол.

Молодой человек, уже скинувший с себя халат, живо подобрал мыло и протянул мне его с церемонным поклоном. Я благоразумно решила сохранять невозмутимый вид, поклонилась в ответ и продолжала мыться. Я не знаю, благоразумно это было или нет, но у меня не оставалось другого выхода.

После бани я снова открыла дверь и поманила Ионгдена, по-прежнему стоявшего на посту, чтобы он заглянул в комнату, где еще находился посторонний. Мой сын едва не вскрикнул от изумления. Я быстро закрыла дверь, и мы поспешили в мой номер, чтобы дать там волю распиравшему нас безудержному смеху.

— Но как он туда попал? — спросил Ионгден, немного успокоившись. — Ведь я не сходил с места.

— Через стену, — отвечала я.

— Что за страна! — воскликнул лама.

Прошло двадцать лет, а мы все еще повторяем: «Что за страна!» И сегодня у нас предостаточно еще более веских причин для такого возгласа. Двадцать лет назад один офицер японского военно-морского флота, направлявшийся, как и я, на пароходе в Иокогаму, заявил, когда мы проплывали мимо берегов Аннама^{38}:

— Когда-нибудь вы, французы, отдадите нам Индокитай.

— Вряд ли, — возразила я, — с какой стати нам его отдавать?

— Потому что он нам нужен и мы этого хотим.

Однако Индокитай был лишь маленьким куском пирога. Японский аппетит требовал большего. Я помню двух простых японцев: один из них, служивший в полиции, присматривал за моим домом и, вероятно, следил за мной, другой же обычно был моим рикшей. Оба немного говорили по-английски.