Наметанным, весьма жестким взглядом миссис Форрест сразу оценила разницу между пиджачным костюмом Паркера ценой в семь гиней, «сшитым по последней моде в наших собственных мастерских и сидящим как влитой», — и скроенным на Сивилл-роу костюмом его «коллеги», однако ничем не выдала своей настороженности, разве что тон ее сделался еще более нарочито любезным. Паркер перехватил ее взгляд. «Профессиональная оценка, — отметил он про себя. — Она решила, что Уимзи — разъяренный брат, муж или кто-то еще. Не важно. Пусть погадает и понервничает — нам это только на руку».
— Мадам, — начал он со строгой официальностью, — мы расследуем некие события, имевшие место двадцать шестого числа прошлого месяца. Вы в это время, кажется, были в городе?
Миссис Форрест слегка наморщила лоб, делая вид, что вспоминает. Уимзи взял на заметку, что она не такая молодая, какой хочет казаться благодаря пышному светло-зеленому платью. Ей, безусловно, было уже под тридцать, и ее взгляд выдавал зрелую и многоопытную женщину.
— Да, думаю, была, — ответила она. — Точно была. Я тогда провела в городе несколько дней. Чем могу быть полезна?
— Речь идет о некой банкноте, путь которой мы проследили, и он привел к вам, — ответил Паркер. — Это пятифунтовая банкнота за номером икс уай пятьдесят восемь девятьсот двадцать девять. Она была выдана вам «Банком Ллойда» при обналичивании чека девятнадцатого числа.
— Очень может быть. Конечно, я не помню но́мера, но примерно в то время действительно обналичивала чек. Могу уточнить по чековой книжке.
— В этом нет необходимости. Но нам бы очень помогло, если бы вы вспомнили, с кем расплатились этой банкнотой.
— А, понимаю. Но это довольно трудно. Приблизительно тогда я расплачивалась со своей портнихой… хотя нет, ей я дала чек. Наличными я заплатила за гараж, это я хорошо помню, и это было как раз пять фунтов. Потом я обедала в «Верри» с приятельницей — помню, на это ушла еще одна пятерка, но была еще и третья. Мне выдали двадцать пять фунтов — тремя пятерками и одной десятифунтовой купюрой. Куда же ушла третья пятерка? А, ну конечно, как я могла забыть! Я поставила ее на лошадь.
— Вы делали ставку через букмекерскую контору?
— Нет. Просто тогда от нечего делать я отправилась в Ньюмаркет и поставила пять фунтов на какую-то лошадь по имени не то Горящий глаз, не то Молодчина, не то как-то еще, ставка была пятьдесят к одному. Разумеется, эта кляча проиграла, со мной всегда так. Какой-то мужчина в поезде «дал мне наводку» и даже записал кличку лошади. Я вручила записочку вместе с деньгами первому попавшемуся мне букмекеру — смешной такой седоволосый человек с хриплым голосом — и больше я этой банкноты никогда не видела.
— Можете вспомнить, в какой день это было?
— Думаю, в субботу. Да, точно, в субботу.
— Большое спасибо, миссис Форрест. Это станет большим подспорьем в расследовании, если мы сможем отследить весь путь этих банкнот. Одна из них всплыла при… определенных обстоятельствах.
— Могу я поинтересоваться, при каких, или это служебная тайна?
Паркер колебался. Он почти жалел теперь, что сразу в лоб не спросил у миссис Форрест, как ее пятифунтовая купюра оказалась в сумочке мертвой официантки, найденной в Эппинге. Застань он ее врасплох, может, она и раскололась бы от неожиданности. А теперь он дал ей время сплести эту небылицу про скачки. Конечно, невозможно проследить путь купюры, переданной неизвестному букмекеру из рук в руки. Но не успел он и слова сказать, как Уимзи первый раз вступил в разговор, причем таким несвойственным ему высоким раздраженным голосом, что его друг был немало озадачен.
— Все это пустая трата времени, — выпалил он. — «Желанье Эгламуру отомстить во мне сильней, чем к Сильвии любовь»[124]
.— Кто такая Сильвия? — с большим изумлением спросила миссис Форрест.
— Кто такая Сильвия? — затараторил Уимзи. — У Шекспира найдется нужное высказывание на любой случай. Но, разрази меня гром, мне не до смеха. Это очень серьезно, и вы не имеете права смеяться над этим. Сильвия жутко расстроена, и врач боится, что это может сказаться на ее сердце. Возможно, вы не знаете, миссис Форрест, но Сильвия Линдхорст — моя кузина. И она желает знать, мы все желаем знать — не перебивайте меня, инспектор, всеми этими ухищрениями мы ничего не добьемся, —
На сей раз миссис Форрест явно была ошеломлена. Даже под толстым слоем пудры было видно, как вспыхнули и тут же побледнели ее щеки; а в глазах появилось нечто гораздо большее, нежели просто смятение, — какая-то злобная ярость, как у загнанной в угол кошки.
— Двадцать шестого? — запнувшись, переспросила она. — Я не могу…
— Я так и знал! — вскричал Уимзи. — И та девушка, Ивлин, тоже не сомневалась в этом. Кто это был, миссис Форрест? Отвечайте!
— Никто… Тут никого не было, — сказала та, задыхаясь.