Под грузом улик. Неестественная смерть

— Не состоялось, сэр. По крайней мере, в нашем присутствии. Мы только видели, как мисс Доусон написала свое имя — во всяком случае, я думаю, что это было ее имя — на одной-двух бумагах, а потом мисс Уиттакер положила перед ней какие-то другие и говорит: «И вот еще это, тетушка, кое-какие налоговые декларации». А старая леди ей: «Какие именно, дорогая, дай-ка я посмотрю». А мисс Уиттакер: «Да все как обычно». А мисс Доусон: «О господи, сколько их тут! Как они любят все усложнять». И мы увидели, что мисс Уиттакер дала ей несколько листков, которые лежали сверху, и разложила их так, что видно было только место для подписи. Ну, мисс Доусон подписала верхний, подняла его и стала изучать тот, который лежал под ним, а мисс Уиттакер говорит: «Да они все одинаковые» — как будто торопилась покончить со всем этим. Но мисс Доусон забрала все бумаги у нее из рук, начала их просматривать, потом вдруг вскрикнула и говорит: «Этого я не подпишу. Ни за что! Я еще не умираю. Как ты посмела, гадкая девчонка! Неужели не можешь дождаться моей смерти? Хочешь испугать меня так, чтобы я раньше времени сошла в могилу? Разве ты и так уже не получила все, что хотела?» А мисс Уиттакер говорит: «Тише, тетушка, позвольте мне объяснить…» А та как закричит: «Нет, не позволю, слышать об этом ничего не желаю! Если ты будешь меня так пугать, я никогда не поправлюсь!» Ну и дальше в том же духе. Тогда мисс Уиттакер подходит к нам, вся бледная, и говорит: «Девочки, уходите, тетушке стало плохо, и она больше не может заниматься делами. Если понадобитесь, я вас позову». Я спросила: «Может, мы можем вам с ней помочь, мисс?» А она: «Нет, все в порядке. Просто приступ боли. Я сделаю укол, и ей станет легче». Она вытолкала нас из комнаты, захлопнула дверь, и мы только слышали, как старая леди рыдала у себя в спальне так, что сердце разрывалось. Ну, мы спустились вниз, увидели сиделку, которая как раз вернулась с прогулки, и сказали ей, что мисс Доусон опять стало хуже; та тут же, даже не раздевшись, помчалась наверх. А когда мы с Бертой работали на кухне и обсуждали, как все это чудно́, мисс Уиттакер пришла к нам и сказала: «Ну, все в порядке, тетушка мирно спит, придется просто отложить дела на другой день. — И еще добавила: — Лучше никому не рассказывать о том, что произошло, потому что, когда возвращаются боли, тетушка пугается и несет невесть что. Она вовсе не думала того, что сказала, но если люди об этом узнают, им это может показаться странным». Я вскинулась и говорю: «Мисс Уиттакер, мы с Бертой не из тех, кто болтает», — довольно жестко я это сказала, потому что мы с сестрой никогда сплетен не разносили. И мисс Уиттакер тогда ответила: «Ну и хорошо» — и ушла. А на следующий день она освободила нас от работы на всю вторую половину дня и подарила по десять шиллингов каждой, потому что был день рождения ее тетки, и старушка хотела, чтобы мы развлеклись по такому случаю.

— Очень четко вы все изложили, миссис Кроппер; если бы все свидетели были такими же разумными и наблюдательными, как вы! Еще только один вопрос. Вам не удалось взглянуть на документ, который так расстроил мисс Доусон?

— Нет, сэр, только издали и в зеркале. Но мне показалось, что он был совсем коротким — всего несколько строчек.

— Понятно. Кстати, в доме была пишущая машинка?

— Да, сэр. Мисс Уиттакер часто пользовалась ею, чтобы писать деловые письма и все такое прочее. Она стояла в гостиной.

— Ясно. Кстати, не помните, вскоре после этого не навещал ли мисс Доусон ее поверенный?