Под грузом улик. Неестественная смерть

«Что ж, — решила она, — грех не грех, я это сделаю, и да простит меня Бог».

Заливаясь краской, будто кто-то медленно обнажался перед нею, она взяла в руки бумажку.

Записи были короткими и сумбурными. Паркер наверняка мало что извлек бы из них, но для мисс Климпсон, привычной к такого рода благочестивой скорописи, разобраться в ней не составило никакого труда.

Слово «Ревность» было написано крупными буквами и подчеркнуто. Далее шла отсылка к какой-то ссоре, злобным обвинениям и преграде, вставшей между душой кающейся грешницы и Господом. После пункта «Сотворение себе кумира» стояло тире.

По этим нескольким «ископаемым фрагментам» мисс Климпсон легко восстановила одну из тех отвратительных бурных сцен ревности, которые были ей хорошо знакомы по годам, проведенным в сугубо женском окружении. «Я делаю для тебя все, а ты ни в грош меня не ставишь… ты ко мне жестока… я тебе просто надоела, в этом все и дело!» А в ответ: «Не выставляй себя на посмешище. Это просто невыносимо! О, Вера, хватит! Терпеть не могу, когда распускают нюни». Унизительные, оскорбительные, изматывающие, гадкие сцены. Они разворачиваются в женских школах, в пансионах, в квартирах Блумсбери. Проклятый эгоизм изнуряет своих жертв. Глупая экзальтация лишает женщину всякого самоуважения. Бесплодные ссоры заканчиваются стыдом и ненавистью.

— Мерзкая вампирша, — в сердцах ругнулась мисс Климпсон. — Плохо дело. Она просто использует девушку.

Далее готовящаяся к покаянию мисс Файндлейтер переходила к более трудной проблеме. Собрав воедино все намеки, мисс Климпсон с привычной легкостью воссоздала ее. Вера солгала — это плохо, пусть даже солгала она, чтобы помочь подруге. Потом, чтобы скрыть ложь, она не призналась в своем прегрешении на исповеди. Это следовало исправить. Но, задавалась вопросом девушка, пришла ли она к этому решению из ненависти ко лжи или из-за злости на подругу? Трудная моральная дилемма. И должна ли она, не удовлетворившись признанием исповеднику, открыть правду и людям?

У мисс Климпсон не было ни малейших сомнений насчет того, каким было наставление священника: «Негоже становиться на скользкий путь, чтобы не обмануть доверие подруги. Если можешь — молчи, но если решила говорить, говори правду. Ты должна сказать ей, чтобы она больше не рассчитывала, что ты станешь лгать ради нее. И пусть она больше не просит тебя хранить ее секреты».

Пока все ясно. Но дальше снова вопрос: «Должна ли я потворствовать ей, зная, что она поступает неправильно?» И пояснение на полях: «Мужчина на Саут-Одли-стрит».

Как-то загадочно… Да нет же, напротив — это как раз все и объясняет: тайну, ревность, ссору и прочее.

В те недели апреля и мая, которые Мэри Уиттакер якобы неотлучно провела в Кенте с Верой Файндлейтер, она ездила в Лондон. А Вера пообещала говорить всем, что Мэри все время была с ней. Эти визиты в Лондон имели какое-то отношение к мужчине, с которым Мэри встречалась на Саут-Одли-стрит, и между ними происходило нечто греховное. Вероятно, у них была любовная связь. Мисс Климпсон с видом оскорбленной добродетели поджала губы, однако на самом деле была не столько шокирована, сколько удивлена. Мэри Уиттакер! Вот бы никогда не подумала. Но это идеально объясняло ссору, Верину ревность и чувство покинутости. А откуда Вера все узнала? Неужели Мэри Уиттакер сама ей рассказала? Нет. Где же эта фраза в пункте про ревность?.. Да, вот: «…последовала за М.У. в Лондон». Значит, Вера поехала за подругой и все сама увидела. А потом в какой-то момент не сдержалась и с упреками выплеснула свою ревность, заявив, что все знает. Но эта поездка в Лондон должна была состояться до разговора мисс Климпсон с Верой Файндлейтер, во время которого девушка казалась уверенной в привязанности Мэри. Или она обманывалась, пытаясь сама себя убедить, что между Мэри и этим мужчиной «ничего нет»? Вполне вероятно. А потом, возможно, какая-то грубость со стороны Мэри всколыхнула все печальные подозрения Веры, и она их с упреком и гневом высказала. Разгорелась ссора, и последовал разрыв.

«Удивительно, — подумала мисс Климпсон, — что Вера не пришла ко мне и не рассказала о своей беде. Наверное, бедной девочке просто было стыдно. Кстати, я не видела ее уже около недели. А в этом случае, — мысленно воскликнула мисс Климпсон с сияющей улыбкой, словно вырвавшись из рук жестокого врага, — а в этом случае я могу законно узнать всю историю от нее самой и буду иметь право честно рассказать о ней лорду Питеру».

Однако на следующее утро, в пятницу, она проснулась с неспокойной совестью. Записка, по-прежнему засунутая в церковный ежедневник, тревожила ее. Она отправилась в дом Веры Файндлейтер, но там ей сообщили, что Вера живет с мисс Уиттакер. «Значит, наверное, они помирились», — сказала она себе. Встречаться с Мэри Уиттакер, независимо от того, крылось ли за ее тайной убийство или просто аморальный поступок, ей не хотелось, но в то же время терзало желание выяснить вопрос о ее алиби — для лорда Питера.