Под юбкой у фрейлины

Так что никто Павлика Левинсона на собрании не защитил. Или он и не нуждался в защите? У Левинсона водились деньги. Он гордо водил белые «жигули». Даже гараж имел. Кажется, после участия его сына в «изнасиловании в лифте», Левинсон гараж продал.

Атлетический бас продолжал басить и изрыгать яды. Некоторые пайщики распалились праведным гневом и жаждали мести — предлагали выгнать семьи насильников из кооператива. Особенно громко кричали те, кому самому хотелось хотя бы в мечтах изнасиловать малолетку-хромоножку.

Горлова потела и безудержно кашляла. Мать отличника Аскольдова сверкала подведенными тушью глазами и гремела своим хорошо поставленным голосом, то и дело, впрочем, срываясь на истерический крик, и метала во все стороны свои раскаленные взгляды.

Левинсоны блистали своим отсутствием.

Председатель правления кооператива Измитов. маленький, ловкий и умный татарин, старший научный сотрудник литинститута, написавший докторскую диссертацию о необходимости возвращения в русский язык буквы «ё». предложил вернуться к отчету правления. Его никто не послушал. Запахло судом Линча.

В этот момент старый и опытный в работе с массами член правления, внешне напоминающий бывшего кандидата в члены политбюро ЦК КПСС академика Пономарева, автора учебника «История КПСС», вышеупомянутый ветеран Косоротов, человек нудный до рвоты, любитель аквариумных рыбок и большой почитатель писателя Кочетова, начал монотонно зачитывать отчет.

Постепенно страсти улеглись и все погрузились в сонное идиотическое оцепенение, в котором советские люди проводили значительную часть своей печальной и абсурдной общественной жизни.

Несколько дней после собрания в нашем дворе только и говорили, что об изнасиловании в лифте. Слухи о происшествии поползли вначале по Ясенево, а потом и по Москве. Где-то в Кузьминках преступник-подражатель попытался изнасиловать в лифте гражданку Евдокимову, маленькую женщину средних лет, продавщицу в овощном отделе. Та сумела за себя постоять — ударила насильника сумкой по голове. В сумке Евдокимова везла домой с дачи прохудившуюся керосинку. Ударила как раз в тот момент, когда злодей пытался задрать ей юбку и ревел: «Раздевайся, блядю-га! А не то замоч-ччу!»

Насильником оказался подвыпивший рабочий АЗЛК Владимир Фомичев, по кличке Фомич, дважды судимый пьяница и вор, лицом и повадками удивительно напоминающий нынешнего президента Путина. Фомич этот умудрился обменять громадный токарный станок на три литра технического спирта. Половина цеха помогала ему выносить и тащить станок к дырке в стене вокруг АЗЛК.

Евдокимова проломила Фомичеву керосинкой голову, но героические нейрохирурги из института Склифосовского зачем-то спасли его никчемную жизнь.

Фомичева и до сих пор можно встретить у выхода из метро «Текстильщики» на Волгоградский проспект. Он показывает там прохожим какой-то орден, просит у них деньги и рассказывает, что получил этот орден на Афганской войне. Орден Фомичев украл у спящего недалеко от Курского вокзала бомжа. А тот — снял с трупа ветерана, умершего в одиночестве в своей квартире на шоссе Энтузиастов и пролежавшего там ровно два года и три месяца. Когда бомж взломал фомкой дверь и влез в квартиру, чтобы поесть и прибарахлиться, мумия ветерана в полном параде сидела в кресле перед мертвым телевизором. На телевизоре стояли пластиковые слоники и бюстик Ленина.

Евдокимова была осуждена условно за превышение пределов необходимой обороны. В ее родном магазине ее стали дразнить керосинкой. Возможно, это прозвище как-то таинственно повлияло на ее судьбу Евдокимова. Керосинка сгорела в собственной даче недалеко от Усово. Ее сожитель поджег дачу и уехал в Москву. Из-за ревности. А ревновал он Евдокимову к продавцу в сельпо. Лешке Сухорукову, бывшему охотнику из Барнаула, задушившему, по его словам, голыми руками сорок медведей, настоящему краснощекому русскому богатырю, предпочитающему вместо кофе и чая пить натощак настойку на зверобое и закусывать ее собственноручно завяленном лосиным мясом.

— Мой тузлук, — говорил Сухоруков, попыхивая «Примой», — всем тузлукам тузлук. Использую соль с Тихого океана.

После обращения участкового к народу к нам во двор потянулись со всех сторон туристы — они глазели, просили показать тот самый лифт, искали следы крови, охали. Роль гида добровольно взяла на себя Подливанная. Она сидела целый день на лавочке перед злосчастным подъездом номер три и открывала его своим ключом, когда ее об этом просили туристы. Подливанная показывала им грязный ясеневский подъезд так важно, как будто это была знаменитая картина «Джоконда», затем вызывала лифт и причитала: