Под южными небесами

"Когда проснется, спрошу. Зачѣмъ его будить? Онъ добрый, радушный, безхитростный человѣкъ и, кромѣ хорошаго, я отъ него ничего не видалъ. Вѣдь вотъ угощаетъ виномъ, закусками, а капитанъ этотъ черномазый словно акула какая-то. Весь вчерашній день пилъ, ѣлъ на мой счетъ, а сегодня ужъ, извольте видѣть, цѣловать жену вздумалъ! И это за мое-же гостепріимство! Мерзавецъ!" разсуждалъ Николай Ивановичъ и при этомъ мысленно прибавилъ: "Да и женушка тоже хороша!"

Онъ метнулъ въ ея сторону косой взглядъ и стиснулъ зубы. Она въ это время раскладывала гранпасьянсъ на капитанскомъ шагреневомъ саквояжѣ, который тотъ поставилъ между собой и ей.

Черезъ полчаса монахъ проснулся, выпрямился, зѣвнулъ и протеръ кулаками глаза.

-- Статіонъ Сеговья билъ?-- спросилъ онъ у Николая. Ивановича.-- На Сеговья мы долженъ имѣть добри заутракъ.

"Обжора, а прекрасный человѣкъ", подумалъ про него Николай Ивановичъ, и тутъ у него мелькнуло въ головѣ объявить монаху по секрету свое рѣшеніе не ѣхать въ Барцелону, а также и причину, по которой онъ сдѣлалъ это рѣшеніе. "Онъ человѣкъ простой, добрый, онъ взвѣситъ, что такое мужъ, и пойметъ, что я долженъ это сдѣлать. А пойметъ, такъ я увѣренъ, что и поможетъ мнѣ устроить это дѣло", разсуждалъ онъ. "Переведетъ багажъ вмѣсто Барцелоны на французскую границу и все эдакое".

Взглядываясь въ добродушное лицо падре Хозе,

Николай Ивановичъ былъ убѣжденъ, что монахъ ему поможетъ.

"За завтракомъ откроюсь ему", рѣшилъ онъ, и сейчасъ-же сталъ разспрашивать его, когда они пріѣдутъ въ Сеговію и когда будутъ въ Валядолидѣ. Оказалось, что въ Сеговіи поѣздъ останавливается для завтрака въ началѣ второго часа, а въ Валядолидъ, гдѣ вѣтвь на Барцелону, приходитъ въ четвертомъ часу дня. Было съ небольшимъ двѣнадцать часовъ. До Сеговіи оставалось еще больше часа пути. Дабы понабраться храбрости къ этому времени, Николай Ивановичъ попросилъ у падре Хозе вина. Тотъ съ полнымъ радушіемъ тотчасъ-же вытащилъ изъ корзины непочатую еще бутылку, откупорилъ ее и принялся распивать вмѣстѣ съ Николаемъ Ивановичемъ.

"Постой... Преподнесу я сюрпризъ супругѣ любезной, когда узнаетъ, что мы ѣдемъ не въ Барщелону, а совсѣмъ въ другую сторону", говорилъ онъ себѣ мысленно. "Тогда объявлю ей и то, почему мы Барцелону эту самую по боку. То-то взбѣсится и закричитъ! Нѣтъ, я думаю, не закричитъ, а зареветъ. Ревѣть начнетъ отъ злости. А потомъ нервы и истерика. Это ужъ порядокъ извѣстный".

Вотъ и Сеговія. Стоянка на станціи двадцать пять минутъ для завтрака. Всѣ выбрались изъ вагона и направились къ вывѣскѣ "Посада", то есть буфетъ. Падре Хозе еще на ходу облизывался, гладилъ себя рукой по желудку и взасосъ говорилъ:

-- Здѣсь мы будемъ кусать овечьи фаршъ и фасоль и... и... съ этого...

Онъ не договорилъ, съ чѣмъ еще, и прищелкнулъ языкомъ.

Завтракъ за три пезеты былъ обильный. Падре Хозе не ѣлъ, а пожиралъ его. Николай Ивановичъ ѣлъ мало, но пилъ много. Капитанъ сидѣлъ рядомъ съ Глафирой Семеновной и накладывалъ ей на тарелки кушанья. Она, какъ всегда, брезгливо ковыряла все вилкой, пробовала, морщилась, отодвигая отъ себя тарелки и, въ концѣ концовъ, выпила только бокалъ кофе съ булкой и поѣла фруктовъ. Николай Ивановичъ собирался повѣдать свою тайну монаху и все не могъ этого сдѣлать: жена и капитанъ сидѣли за столомъ противъ него и монаха и мѣшали. Наконецъ, Глафира Семеновна поднялась изъ-за стола и сказала мужу:

-- Ну, вы будете тутъ долго еще пить, а мы пойдемъ и походимъ около вагоновъ. Ты, Николай, заплатишь. Плати ужъ и за капитана. До Барцелоны онъ нашъ гость, а въ Барцелонѣ мы его гости. Пойдемте, капитанъ.

И она ужъ сама подхватила его подъ руку.

Николай Ивановичъ остался расплачиваться за съѣденное и выпитое. Онъ не позволилъ и монаху, чтобы тотъ платилъ за свой завтракъ. Наконецъ, расплатившись съ слугой, онъ взялъ монаха обѣими руками за руку и чуть не со слезами на глазахъ, немного заплетающимся отъ выпитаго вина языкомъ произнесъ:

-- Падре Хозе, вы человѣкъ добрый и благородный... Совсѣмъ благородный... И я вижу, что вы мнѣ истинный другъ... Понимаете, отче, истинный Другъ...

-- Сси... сси...-- кивалъ монахъ, ожидая, что будетъ дальше.

-- Да, я считаю васъ за истиннаго друга...-- продолжалъ Николай Ивановичъ.-- И называю васъ отъ души нашимъ славянскимъ словомъ "отче", такъ какъ считаю васъ въ самомъ дѣлѣ какъ-бы отцомъ для себя... Да... прямо: отецъ, отче. И вотъ, отче, я вамъ хочу повѣдать... то-есть сказать одну тайну...

-- Тайну?..-- повторилъ монахъ, недоумѣвая.

-- Да, тайну. Вы понимаете, падре, что такое слово "тайна"?-- спрашивалъ его Николай Ивановичъ, продолжая жать ему руку.

-- Сси, сси... Я понимаю, что есте тайна...

И монахъ тотчасъ-же перевелъ это слово по-испански.

Николай Ивановичъ продолжалъ:

-- Да... тайну -- и сообщаю ее вамъ, падре... какъ священнику на духу... Какъ на исповѣди... Понимаете, падре? Сейчасъ вамъ ее сообщу и буду просить вашего совѣта и содѣйствія. Вы понимаете, что такое исповѣдь? Я хочу все-равно, что исповѣдаться вамъ.