Под кодовым названием «Эдельвейс»

— Да, — неожиданно согласился Майер. — И вот одна из них: Хейниш приказал мне не спускать с вас глаз, используя для этого товарищеские отношения, сложившиеся между нами. Поэтому он полностью одобряет и поддерживает мои «продуктовые акции» как удобное прикрытие. Таким образом, я наведываюсь к вам с пакетами и свертками с единственной целью — присматривать за вами. На всякий случай. Хорошо, что эту миссию возложили на меня: вам ничего не грозит. От вас требуется немного — терпеливо сносить мои визиты. Договорились?

Начал серьезно, закончил полушутливо.

Однако его сообщение само по себе настораживало.

— Неужели возникли какие–то подозрения?

— Никаких.

— Тогда почему же?..

— Неужели не ясно? Вы причастны ко многим делам СД, каждое из которых представляет служебную тайну. А память человека не сдашь в спецархив и не закроешь в служебном сейфе. Память всегда с ее владельцем, где бы он ни находился. Кроме того, человек имеет слишком подвижный орган — язык.

— Но должны же быть какие–то основания для недоверия…

— Ха, основания! — пренебрежительно заметил Майер, — И это говорите вы, проработав почти год в системе имперской службы безопасности? Вы меня удивляете своими наивными рассуждениями об «основаниях». Вам превосходно известно, что у нас каждый заботится исключительно о своей карьере и больше ни о чем. А ступеньки к чиновным высотам у нас одни — трупы. Ведь мы с вами живем и действуем в государстве, сравнимом только с моргом, с живыми мертвецами.

— Но карьера, — все еще не сдавалась Кристина, — не может быть единственной жизненной целью.

— Почему же? Если это возведено в государственный принцип. Нацист любого уровня и ранга не спрашивает себя: «Кто я?» Но он ежедневно подсчитывает: «Сколько имею?» С каждой общественной ступенькой возможности обогащения возрастают в геометрической прогрессии. Поэтому за карьеру и выгоды, связанные с нею, грызутся зубами. Отсюда и предусмотрительная трусость — как бы чего предосудительного не случилось, как бы нечто неожиданное не стало помехой в карьере.

Нечего было возразить г— Вилли был абсолютно прав.

— Скверно! — Кристине стало тревожно.

А Вилли мысленно вспомнил «соленую» шутку штандартенфюрера Хейниша: «Фрейлейн Бергер успела вдвойне забеременеть: ребенком и изменой. Женщины болтливы… Если бы это было в моей власти, я бы обеспечил ее абортами в обоих случаях! Для второго имеем прекрасного акушера — шефа гестапо. Внебрачный ребенок, если посмотреть с точки зрения общественного положения, тоже словно груз на ноге колодника. Фрейлейн только испортит безо всяких для себя выгод изящную фигурку…» Как обычно, шеф первым гоготал от своих солдафонских шуточек. Естественно, у Вилли язык не поворачивался цитировать Кристине «остроты» Хейниша. А напрасно! Иногда и «шутки» скрывают в себе стоящую внимания информацию. По крайней мере, Кристина осознала бы, что «списана в лишние», а это — опасно.

Разные мысли сновали в очаровательной головке фрешЩйн Бергер, пока она петляла по Берлину, направляясь на встречу с товарищем по тайной войне. Она ничего не знала о нем. Только определенные приметы внешнего опознания и пароли помогут им найти друг друга. И то лишь в обусловленное время и на оговоренном месте.

Она сошла на остановке «Рейхсшпортфельдштрас–се». Прошла немного вперед по маршруту автобуса и свернула направо на почти безлюдную Хайльсбергал–ле. За углом остановилась. Несколько минут наблюдала за одинокими прохожими, пока они не исчезали из виду. Когда она остановилась, никто не стал топтаться на месте и не застыл перед витриной магазина. Не было видно также и подозрительных машин. Вообще на всей улице — ни одного движущегося автомобиля. «Хвоста» она не приметила. Нет его? Возможно. Но не стоит спешить с выводами, путь у нее еще немалый, и она сможет еще несколько раз тщательно «провериться».

Она чувствовала усталость. Беременность, раньше незаметная, теперь сказывалась и заставляла идти вперевалочку. А нужно еще идти и идти… «Ничего, выдержу, — утешала она себя, — не каждый же день…»

По небольшому скверику Кристина вышла на остановку электрички неподалеку от Олимпия — сТадиона и, как было условлено, села во второй вагон с конца электропоезда. Почему необходимо сесть именно в этот? Неужели ее кто–то «страхует», едет следом, не выпуская из виду? Должна бы заметить, но ничего подозрительного: в вагон, к тому же почти пустой — время было рабочее, — она вошла одна. Сошла тоже только одна на станции «Боллевуе». Здесь свернула направо и сразу оказалась в огромном парке Тиргар–тен.