Под кодовым названием «Эдельвейс»

В двери, гулко грохоча подкованными сапогами, входили немецкие автоматчики, а с ними сам герр комендант, худой и длинный, словно жердь, гауптман Функель. Он оглядел помещение быстрым, цепким взглядом и подобострастно дал дорогу другому — плотно сбитому, краснощекому штурмбанфюреру СС.

Эсэсовец пренебрежительно оттопырил губы, глядя на взбудораженного бургомистра, который торопливо застегивал воротник рубашки, а ногой заталкивал под стол кубанку, свалившуюся с головы во время атаки на Кристину. Лысоватый череп блестел от пота. Эсэсовец искоса взглянул и на Кристину, лицо которой было красным, и что–то тихо сказал коменданту.

Гауптман Функель плохо владел русским языком и посему помогал себе твердым, как гвоздь, указательным пальцем, при каждом слове тыча им в грудь бургомистра.

— Герр штурмбанфюрер спрашивает: вы хотель баловаться с девочка, да?

— Ну что вы, господа? — ответил тот, побледнев.

— А что сказать девочка? — обратился комендант к Кристине.

Она пожала плечами и с неприкрытым сарказмом обронила:

— Он изволил читать лекцию на тему «Крафт дурх Фройде»[2].

Лихан Дауров ничего не понял и только верноподданно пожирал немцев глазами. Функель перевел ее ответ. Плотный эсэсовец оценил шутку — осклабился. Комендант хихикнул.

— О, девочка говориль отшень смешно. Гросдойче шютка! — Однако снова насупился, обращаясь к бургомистру: — Гут! Симпатичные и смешные девочка — отшень карашо. Но потшему занимайсь девочка во время слюжба? Варум?

— Недоразумение вышло, господин герр комендант, — лепетал Лихан. — Она не девочка, она моя секретарша. Служба!.. Вспомнил: ее прислал ко мне ваш заместитель — герр Мюллер…

— Мюллер присылайт? Зер гут! Будем проверяйт!.. А теперь слюшай: ми пришьоль работайт! Арбайтен — шнеллер, шнеллер…

— Прошу господ в мой кабинет! — Лихан наконец догадался склониться в низком поклоне.

В кабинете крепыш штурмбанфюрер по — хозяйски уселся в единственное кожаное кресло и о чем–то быстро заговорил. Гауптман Функель хмурил брови, когда переводил, ибо лишился возможности преодолевать языковые трудности с помощью пальца:

— Господин штурмбанфюрер герр Хейниш ест натшальник СД на наш регион. Он спрашивай: потшему нет порядок? Орднунг ист орднунг![3] Потшему бургомистрат без переводшик? Потшему я вас дольжен переводишь? Потшему никто не научиль себя шпрехен зи дойч?

— Айн момент! — подхватился Лихан и кинулся к дверям, распахнул их и позвал: — Фрейлейи Бергер!

— Фрейлейн? — удивленно поднял брови эсэсовец. — Варум?

— Она фольксдойче, — брякнул Лихан и одернул рубашку.

Кристина Бергер вошла спокойно, уже приведя себя в порядок. Штурмбанфюрер с любопытством глянул на нее, на ее роскошные светлые волосы, старательно уложенные локонами, большие голубые глаза, сочно рдеющие — без краски — губы, на всю ее ладную и гибкую фигуру. Скромный темно — синий костюм в обтяжку с подчеркнуто ровными плечиками и белоснежная блузка еще больше оттеняли яркую красу.

— Вам к лицу был бы черный цвет, — заметил Хейниш.

— Благодарю, господин штурмбанфюрер, если это комплимент, — непринужденно ответила Кристина по–немецки с едва заметным акцентом.

— Да, это комплимент. Но учтите, фрейлейн, мои комплименты имеют чисто практическое значение, — Хейниш явно на что–то намекал. На что? Неужели на черную эсэсовскую форму? Для скромной девушки это было бы высшим служебным достижением.

— А вы действительно неплохо владеете немецким?

— Это мой родной язык, господин штурмбанфюрер. Кровь и земля родины уверенно и звучно взывают к немцам по всему миру.

— Прекрасно, фрейлейн! Однако — к делу. Спросите–ка эту грязную свинью…

И фрейлейн Бергер спросила, старательно копируя языковые обороты и металлические интонации штурмбанфюрера:

— Ты, свинья! Этой ночью убиты офицер и двое солдат вермахта. Схвачены ли бандиты? Почему спит полиция?

Дауров только растерянно моргал, глядя на нее, сбитый с толку этим неожиданным превращением. А ведь была тихая да послушная…

— Молчишь, мерзавец? Может, и сам содействуешь бандитам?

— Гут! — оценил Функель. — Классический перевод!

— Ну чего ж ты онемел. Отвечай господам немецким офицерам! — наседала неумолимая Кристина.

— Зеп гут! — цвел Функель.

Лихан Дауров, запинаясь на каждом слове, пролепетал:

— Меры приняты… Бандиты схвачены… Потом сбежали…

— Сбежали?! Самому захотелось на виселицу, Дерьмо?

— Позвольте, я позову моего заместителя, — бормотал вконец обалделый бургомистр. — Тот в курсе… Детально…

Он вылетел из кабинета и уже через минуту возвратился с человеком среднего роста, средних лет, с ничем не приметным лицом и блеклыми глазами.

— Боже мой! — воскликнул штурмбанфюрер, — Это не магистрат, а какая–то удивительная кунсткамера унтерменшей!

— Вот он! — доложил бургомистр. — Михальский… Он знает!

— Фохусапши, господа! — Михальский приложил к груди правую руку и склонил голову.

— Что он несет? — изумился Функель.

— Это очень специфическое местное приветствие, — пояснила фрейлейн Бергер, — точного перевода не существует.

— А как же его все–таки понимать?