Под кодовым названием «Эдельвейс»

– Так я и знал! Вы глупец, Штюбе! – провозгласил Хейниш, когда прочел написанное и вслух процитировал: – «Господи! Спаси мне сына моего, сохрани ему жизнь на войне. Молюсь об этом. Патриция». Это писано рукой матери Шеера! Слышите, Штюбе? Ее собственной рукой! Я знаю ее почерк. Вот это и есть ваша «последняя и однозначная» проверка? Боже мой, это ж с какими болванами мне приходится общаться? За что ты караешь меня, о Господи, работой в балагане полоумных? Кеслер, приведите мундир господина Шеера в образцовый порядок! Материнскую записку зашейте! И чтобы Адольф ничего не заметил… Отвечаете головой.

– Слушаюсь, господин оберштурмбаннфюрер!

– Ну, Штюбе, вместе вышли, вместе и вернемся. А корреспондента оставьте в покое. Если еще хоть раз услышу какую-нибудь глупость… Слышите, Штюбе! И немедленно прекратите дальнейшую акцию!

А в зале аккордеон наигрывал фокстроты. На подмостках все изгибались вспотевшие, полураздетые красотки с накрашенными лицами. Офицеры посылали им воздушные поцелуи, а те, что сидели поближе, пытались и пошлепать…

Кристина танцевала с самим господином оберстом Арнольдом.

– Шеер, – хрипло зашептал совершенно опьяневший Густав, – как, на твой вкус, вот та цыпочка с полненьким задком, а? Как погляжу, голова идет кругом…

И тут за спиной воздушного аса прозвучал насмешливый голос:

– Напрасно ищете совета, господин… не знаю, как вас… Этого человека девочки никогда не интересовали, и понимает он в них, как осел в апельсинах.

Густав оглянулся. Позади стоял здоровенный лейтенант с нахальной, глумливой рожей. Он презрительно смотрел на Шеера.

– Что, не узнаешь камрада?

«Кто он? – лихорадочно думал Калина, мгновенно перебирая в памяти все детали разговоров с пленным историком. – Шеер ничего не говорил об этом здоровяке… Узнать или нет? Немного выдержки и ожидания… Пусть раскроется первым… Хотя бы какой-нибудь намек…»

– А ты здорово изменился. Если бы не имя, ни за что бы не узнал…

Шеер не отвечал. Густав Готтфрид, не зная, что предпринять, бросал на них обоих настороженные взгляды. Майер не шевельнулся, словно ничего и не случилось. И это заметил Шеер. Значит…

– Что ж ты молчишь? Считал, погиб Альфред в концлагере? Это же по твоему доносу, мерзавец, бедного Альфреда вытурили из университета и крушили ребра в гестапо. А бедняга Альфред, – перевоспитанный Альфред – вот я! Как и ты – в форме офицера вермахта!

– Послушайте, господин… не знаю, как вас там? – не утерпел Густав. – А не пошли бы вы к чертям?

– Только с Адольфом! – вызывающе возразил здоровяк. – Я этого негодяя потащу хоть в пекло!

– Хорошо, Альфред, ты прав, – неожиданно согласился Шеер. – Нам следует с тобой немного потолковать…

Он поднялся из-за стола. «Альфред» ликовал, глядя на его расстроенное и явно растерянное лицо.

И тут Шеер нанес ему молниеносный удар в солнечное сплетение. «Альфред» вытаращился от неожиданности и, хватая ртом воздух, стал оседать на пол.

Словно ниоткуда возникли над ним оберштурмбаннфюрер Хейниш и майор Штюбе.

– Уберите этого пьяницу! – рявкнул Хейниш. – Штюбе, я о чем вас предупреждал?

– Но, господин оберштурмбаннфюрер, мое отсутствие… Мы вместе…

– Ну, хорошо! Инцидент исчерпан! А господин Шеер, по всему видно, в университете не только рылся в старинных, пропыленных фолиантах… Молодец!

«Альфреда» уже тащили за ноги на выход…

– Господа, у меня сюрприз! – взял слово Хейниш. – Пользуясь случаем, хочу сообщить всем! И вам, Штюбе, тоже не мешает послушать… Господа! За решительные и смелые действия в стычке с партизанами наш дорогой берлинский гость, еще вчера гражданский историк Адольф Шеер награжден боевой медалью! Поздравления господину Шееру!

– А что? – рявкнул вновь повеселевший ас Густав. – Да я бы ему за этот молодецкий мордобой дал и вторую медаль! Прозит, Адольф! Бери рюмку…

– Дорогой Адольф! – любезно сказал Хейниш. – Чтобы ты знал, твой китель у Кеслера. Этот болван с пьяных глаз надел его на гауптмана Зайбеля.

– Не замарали? – заволновался Шеер.

Глава восемнадцатая ВСТРЕЧА НА РАССВЕТЕ

Память о зиме сорок первого года и поражение от Красной Армии под Москвой, поражение от армии, которую много раз объявляли полностью уничтоженной, принудила фюрера осторожно предупредить: «…на всем Восточном фронте в день русского революционного праздника 7 Ноября следует ожидать значительных наступательных операций; фюрер выражает надежду, что войска будут защищать каждый участок до последнего солдата».

Такие мысли сновали в голове гауптмана Адольфа Шеера, когда он вместе с Гансом Лютке выехал в горы, к месту, которое ему указал «дед Маклай».