Под колпаком

Как только она перестала сопротивляться, начался следующий этап церемонии. Казалось, жертва ритуала была одновременно его режиссером. Едва она запрокинула голову в порыве сладострастия, тот мужчина склонился рядом и, загребая ладонями лепестки, стал снимать с нее полотнища просторного одеяния. Он срывал их и отбрасывал прочь, взметая в стороны хоровод лепестков. Манящая нагота представала глазам и тут же исчезала под лепестками, что окутывали девушку плотной пеленой. Вокруг стали сходиться женщины с корзинами, снова забрасывая ее лепестками. Последнее одеяние было сброшено. Обнаженное тело билось в путах, над горами лепестков порой взметалась рука, колено, нагое плечо… а сверху сыпались лепестки.

И вот она полностью погребена. Женщины уже не бросали вручную – они высыпали цветы из корзин, и пунцовые лепестки лились на девушку точно вода. И под этой струей человек, склонившись на колени, нагребал падающие лепестки на ее руки и ноги, накладывал их на лицо.

Покончив с работой, он встал и отошел. С наблюдательного пункта из башни небольшая площадка напоминала озерную гладь, под которой не было и намека на прекрасную незнакомку. Непокрытыми оставались только ее глаза.

Наконец мужчина и женщины с корзинами сошли с арены. Они возвращались в лагерь, что находился на порядочном удалении от башни.

Ордиер отвел бинокль от глаз и посмотрел, что творится в округе. Покончив с дневными делами, катарийцы расходились по домам, скрытым за темными полотнищами, что ограждали лагерь. Плантация опустела. Красавица на арене осталась одна.

Ордиер снова взглянул на нее, приложив к глазам бинокль. Она неотрывно смотрела на него. Это выглядело как признание, как честное и неприкрытое обольщение; взгляд в упор, провоцирующий и призывный.

Вкруг ее глаз пролегли темные тени, как у человека, перенесшего горе. Страстно манил пристальный взгляд, и в одурманенный мозг Ордиера вдруг закралась догадка, которая окончательно повергла его в ступор. Он узнал этот взгляд. Узнал набрякшие веки, усталые глаза…

Ордиер смотрел на нее и не мог оторваться. Он смотрел и смотрел, с роковой неуклонностью убеждаясь, что взгляд этот принадлежит Дженессе и никому иному.

Взволнованный дурманящим ароматом, Ордиер отпрянул от стены и бросился прочь. Выскочил на свет под лучи полуденного солнца, в самый зной. Ослепленный, попятился к пролету узких ступеней. Качнулся, прошел мимо брошенного детектора и начал медленно сходить по ступеням к земле.

На полпути вниз показался еще один узенький выступ, тянувшийся до самого края на всем обозримом пространстве. Наплевав на осторожность, ведомый желанием, Ордиер шагнул на уступ, добрался до конца и пошел по стене, ограждающей двор, чтобы дальше спуститься с нее. Со стены открывался вид на ближние скалы и валуны горного хребта.

Он спрыгнул и грузно ударился о валун – не рассчитал расстояние. Ссадил ладонь, больно грохнулся на колено. Перехватило дух, но в общем и целом не пострадал. Скорчился, обхватив колени руками, чуть-чуть отдышался.

По долине пронесся сухой жаркий ветер, перекатил через горный кряж. Дышать стало легче, в голове прояснилось. Одного было жаль: упоительное томление угасло.

Еще недавно Ордиер приписывал себе способность свободно мыслить, и теперь этот момент наступил. Загадочное воздействие катарийского ритуала увяло, и он волен был сам решать, что дальше делать: отправиться на поиски судьбы или ретироваться.

Цепляясь за выступы и выщербины в горной породе, он сумел бы слезть и вернуться домой. Повидаться с Дженессой, которая к тому времени, возможно, уже вернулась и в двух словах отринет все подозрения, навеянные словами Луови, и всем противоречиям найдется простое житейское объяснение. Можно отыскать Луови, извиниться перед ней и попытаться как-то прояснить для себя ту нелепицу, что возникла вокруг перемещений Джейси-Джея. Жизнь пойдет своим чередом, как и шла до нынешнего лета, до того проклятого дня, когда он наткнулся на тайную нишу в стене. Позабыть катарийку и больше не видеть ее, не рваться к башне.

Вот так он и думал, сидя на валуне и обхватив руками колени, пытаясь навести хоть какой-то порядок в собственных мыслях и на что-то решиться.

Одно «но» не давало покоя. Она будет ждать, несмотря ни на что; вернись он в башню хоть завтра, хоть через год, хоть через полсотни лет, его встретит все тот же истомленный и ищущий взгляд юной красавицы, так сильно напоминавшей Дженессу.

Ордиер неуклюже плюхнулся с последнего выступающего валуна и, взметнув в небо облако пыли и каменной крошки, скатился на песчаное ложе долины.