Под кожей

— Доктор Янг, — говорю я, останавливаясь в дверях. — Это вы. Вы меняете меня к лучшему, я имею в виду.

Потом я ухожу, попадаю в толчею и давку учеников, нетерпеливо спешащих на следующий урок, на следующее занятие, на следующий момент, дальше, дальше, дальше, дальше.

Глава 50

Я просыпаюсь в темноте, вспотевшая, дрожащая, сердце колотится в груди. Я чувствую потребность, желание, настолько сильное, что оно переполняет меня. Я смотрю в темноту над головой и заставляю себя вдохнуть, выдохнуть, вдохнуть. Иногда одиночество, печаль и чувство потери подобны кратеру в моей груди. Это черная дыра, сверлящая мои ребра. Желание иметь то, чего у меня нет, никогда не покинет меня. Боль от моего прошлого, плохих поступков, которые я совершила, и плохих поступков, совершенных по отношению ко мне, — они не уйдут.

Я нащупываю бритву, которую засунула в старый ботинок на полу шкафа. Процесс настолько привычен, что я могу делать это в полной темноте. Я провожу лезвием по лодыжке. Сладкая, горячая боль пронзает меня насквозь, рассекая клубок вины и печали. Я закрываю глаза, ожидая облегчения, приходящего вместе с болью. Но есть что-то еще, маленький пульсирующий огонек надежды. Я сильнее этого. Я могу быть лучше, чем это. Я заслуживаю лучшего, чем это.

Я заслуживаю быть любимой. Я заслуживаю любви.

Я думаю, что говорит доктор Янг. И Лукас. И Арианна. Мы должны пройти через наш страх, нашу боль. Не под ним, не вокруг или позади него, а через него.

Я откладываю бритву. Перестаю искать облегчения, искать онемения. Я позволяю себе чувствовать это. Эмоции обрушиваются на меня как потоп, как цунами печали. Злость. Горе. Сожаление. Ярость. Скорбь. Я впускаю каждое чувство по мере его поступления. Я не отворачиваюсь от него. Я не перемалываю его в ярость. Я не разрезаю его на кровавые ленточки.

Оно приходит. Оно прорывается сквозь меня. Снова и снова. Слезы текут по моему лицу, я всхлипываю, задыхаюсь, рыдаю. Боль пронизывает каждый дюйм моего тела. Я ее не отталкиваю.

Меня обидели люди, которые должны были любить больше всех. Это нечестно, несправедливо, неправильно. Я не виновата — это не моя вина. У меня нет матери. Нет отца. И все же я остаюсь собой. Я та, кто я есть, несмотря на них.

Во мне все еще живет тьма. Но я все равно сильная. И храбрая. И добрая.

Я должна бороться с тьмой.

Каждый день я борюсь с ней.

Глава 51

Каждый день я бегаю. Иногда с Лукасом. Иногда одна. Я бегаю по дорожке вдоль реки. Бегаю на стадионе у школы. Я бегу по грунтовой дороге к старому красному амбару. Когда приходят плохие мысли, я обгоняю их. Я бегу, пока мой разум не очистится. Мои ноги стучат по мокрой грязи в такт биению сердца. Мир — это снег, лед и грязь. Я мчусь сквозь него галопом, становясь частью всего.

В школе Марго оставляет нас в покое. Если она нас видит, то фыркает, отбрасывает волосы и делает вид, что ей нужно повернуться и пойти в противоположном направлении. Она и Илай расстались. Я не знаю почему, и мне все равно. Когда я вижу Жасмин в коридорах или в кафетерии, мы киваем друг другу. Вот и все. У меня уже есть настоящие друзья. Это все, что мне нужно.

На прошлой неделе тетя Элли летала в Огайо, чтобы освободить свою квартиру, повидаться со старыми друзьями и сделать все необходимое, прежде чем начать новую жизнь здесь. Она сдала свои вещи на хранение, пока мы не найдем подходящий дом. Все ее драгоценности вернулись вместе с ней, упакованные в два огромных чемодана.

Чаще всего по вечерам после ужина я достаю свой блокнот для рисования. Я пользуюсь карандашами «Призмаколор» и плотным листом бумаги для акварели. Я выбираю зеленую, желтую и белую краски, чтобы передать насыщенные оттенки лунного мотылька. Я не тороплюсь, нанося слои воскового пигмента на плотную, текстурированную бумагу. Тщательно растушевываю все, чтобы смешать и сгладить цвета, регулярно вытирая руки, чтобы не испачкать бумагу. Полностью сосредоточившись на своей работе, я штрихую и перекрещиваю каждый слой цвета, чтобы получить блестящие бледно-зеленые крылья.

Концентрация помогает мне собраться с мыслями. Я чувствую себя спокойно, неподвижно. Я могу отдаться странице, белой бумаге, размазанному углю и насыщенным, чернильным пастелям так, как не получалось при резке, когда моим холстом служила моя собственная кожа, мое собственное «я». Когда ты отдаешь себя бритве, она забирает часть тебя. Но искусство — это другое. Искусство возвращает тебя к самому себе.

Иногда Аарон сидит рядом со мной со своей писчей бумагой и блестящими неоновыми мелками. Когда я заканчиваю свою работу, то рисую ему Кролика Рэтти, который спит на своей собственной кровати в своей собственной комнате, прыгает на батуте, наслаждается джакузи огромного размера. Аарон начинает хихикать.

— Что? — спрашиваю я его, набрасывая висячее ухо.

— Рэтти пукает все эти пузырьки.

— Правда? — Я рисую карандашом большие пузыри, всплывающие вокруг погруженного в воду хвоста Рэтти. Я изображаю ему самодовольную, довольную ухмылку под усами.