Под кровом Всевышнего

Верующий народ плакал. Особенно рыдала толпа, когда, собравшись у ворот, провожала отца Димитрия Слуцкого. За годы своего настоятельства отец Димитрий обновил всё церковное хозяйство. До него ограды сплошной не было, кирпичные столбики рухнули, решётку растащили. Отец Димитрий всю кирпичную ограду восстановил. Он произвёл внешний и внутренний ремонт обоих храмов, отремонтировал сторожки, полы которых, состоявшие из металлических плит, качались на сгнивших балках. Бог вразумил отца Димитрия забраться под купол летнего храма и пройти по карнизу. Он обнаружил высоко над головами молящихся восемь заштукатуренных, закрашенных круглых окон, рамы которых совершенно уже сгнили. Однажды летом, когда мы утром подошли к храму, мы увидели гору гнилых коричневых досок и брёвен, рыхлых, как муравейник. Все удивлялись: откуда эта труха? Каким же чудом эта труха ещё держалась и не обвалилась на людей? Силою Божией. Господь сподобил отца Димитрия все заново обстроить, обновить. А здоровье у отца Димитрия было слабое. Худой, как щепка, он мелькал целый день тут и там среди рабочих, когда не было службы. Прихожане его очень любили, что, конечно, не нравилось райисполкому. Уж как они старались опорочить этого подвижника и страдальца! О нем писали клевету в газетах, в журналах, огромные стенды с карикатурой на отца Димитрия стояли тут и там во Фрязине. На них было написано «Не проходите мимо», а отец Димитрий был нарисован необъятной толщины, в облачении и в обществе, порочащем его сан. Но батюшка был не горд, не обращал внимания на травлю, продолжал служить. Тогда власти потребовали от епископа, чтобы отца Димитрия перевели на другое место. А на его место прислали отца Василия Холявко. О, тот тоже был подвижник, переживший очень много. Отец Василий был родом из украинской семьи. С детства слышал он о Киево-Печерской обители, лет в двенадцать ушёл из родительского дома и определился в Лавру сначала послушником. Когда ему было лет двадцать, Василий вернулся в мир и женился, после чего вскоре принял сан дьякона. Вскоре разразилась революция, отец Василий был арестован. Долгие годы провёл он в концлагере на Соловецких островах, потом на Новой Земле. Об ужасах тех лет отец Василий никогда нам не рассказывал, говорил только, что «уму непостижимы» те испытания, которым подвергались заключённые. На наши вопросы «Как же Вы уцелели?» отец Василий отвечал: «Меня Господь через мой голос спас. На всех советских праздниках начальство лагерей приглашало меня петь на их вечеринках светские песни. Я как начну орать им украинские песни, так они все в восторг придут, аплодируют и говорят: «Этот голос надо сберечь!» Без меня некому стало бы солдат да офицеров пением забавлять. Вот за голос мне и давали самую лёгкую работу, чтоб я не простудился. Ведь морозы там, на Севере, страшные, ночи полярные длятся месяцами. Почти никто там не выживал, условия были жуткие, работа тяжёлая. А я в бане работал, горячую воду выдавал. Если узнаю, что моется священник, то я ему вторую шайку тёплой воды дам, да и мыльца добавочную порцию».

К сожалению, за все три года служения у нас в Гребневе отца Василия мне не пришлось расспросить батюшку подробнее о его жизни. Я всегда была окружена кучей детей, заботой о хозяйстве. Если отец Василий сидел с моим мужем за столом, то я должна была подавать, убирать, одновременно топить печь, следить за детьми и т. п. Помощниц у меня в те годы не было. Отец Василий жил в Москве, в Гребнево приезжал на службы. Но летом он любил отдыхать в ограде, прогуливался по липовым аллеям, сидел на лавочках. Вот тут я и подходила к нему, считая за счастье пробыть около духовного человека хоть четверть часика. Ко мне бежал Федюша, приходил в ограду погулять и мой батюшка.

Мой отец Владимир тоже полюбил отца Василия, избрал его своим духовником. И много лет спустя, когда никто из нас уже не жил в Гребневе, отец Владимир ездил к отцу Василию на исповедь в село Коломенское. Он звал и меня, но я перестала уже ездить к отцу Василию, не могла вырваться из дому: болезни, внуки и т. п. А первые месяцы, когда я лишилась этого духовника, я очень скорбела. Любовь к нему мне предсказал ещё отец Митрофан: «Да, духовного отца своего надо любить...» — говорил он. А другого духовного отца у меня всю жизнь не было. Сначала был родной папочка, но он постарел и умер... А священники вокруг менялись и менялись, не успевали мы к ним расположиться. Но отца Василия Холявко любили даже наши дети, хотя он был к ним весьма строг. Мы ездили с ребятами к отцу Василию на исповедь, ездили через Москву, потом по железной дороге до станции Удельная, где он служил. Это было очень утомительно. Дети выросли и избрали себе духовника в Москве, в том храме, куда ходил дедушка Николай Евграфович. Мы были довольны, дети ездили везде уже самостоятельно. Со мною оставался Федюша, который не пропускал служб отца Василия, пока не ходил в школу. Убежит Федя, бывало, утром, вернётся только к обеду.

— Ты где, сынок, пропадал?