Под кровом Всевышнего

Я знала все это, так как Гриша часто пропускал занятия в школе, Федя приносил ему домашние задания. Но я уверяла Валентину Григорьевну, что среди природы, на воздухе у Гриши болезнь утихнет. Сама же я решила усердно молить Бога, чтобы Он излил Свое милосердие и на членов семьи Ивана Петровича. Я знала, что родители будут посещать сына и радовалась, что буду их часто видеть. Ах, как мне хотелось, чтобы огонь святой любви снова согрел их сердца, чтобы они познали истинное счастье в Боге, Который есть Воплощенная Любовь. Да, я горячо и много тогда молилась. Я знала, что Господь слышит меня. Об этом времени в 1947 году мне предсказал отец Митрофан: «Молитва твоя дойдет до Бога, отец вернется в семью, но…». Я перебила тогда батюшку, испуганно спросив: «Как? Разве Володя уйдет из семьи?». Отец Митрофан ответил: «Нет, Володя, твой муж, тебя никогда не оставит. Я не о нем говорю, а о том человеке, за кого ты молиться будешь. Таковы пути Божьего смотрения: Господь дает одной душе, которая ближе к Нему, нести к Богу другую душу, соединяя на земле их судьбы, вселяя в сердца жалость…».

Восьмилетний Гриша оказался серьезным, спокойным мальчиком, но избалованным излишней заботой о нем матери, бабушки и тетки. Он объявил мне:

— Кушать я у вас не буду, потому что я ненавижу обедать, не люблю ужинать…

— Ну, будет видно, — ответила я спокойно. Утром Гриша сказал:

— Завтракать не буду. Но молочка попью.

В обед, когда Федя и Кира сели за стол, Гриша ходил по коридору и твердил: «Не буду есть». Я налила ему супу, но он не подошел. Его удивляло наше спокойствие и то, что никто ему ничего не говорил, не обращал на него внимания. Дети уплели котлетки с пюре, запили компотом, помолились, поблагодарили и отправились на верхнюю террасу отдыхать, как у нас всегда днем полагалось. Федюша лет до тринадцати обычно ненадолго засыпал, чему другие матери очень завидовали, говоря мне на собраниях: «Потому Ваш ребенок и бодр во вторую половину дня, потому и уроки быстро делает, и гулять успевает. А наши сидят весь вечер и дремлют над домашним заданием, ничего не успевают…».

Я мыла посуду, Гриша ходил голодный, заглядывал на кухню, где стояли его нетронутые порции.

— Иди наверх, ложись отдыхать, — сказала я, — ведь все утро носился по берегу. Гриша спросил:

— А когда все еще раз будут кушать?

— Не скоро, вечером, часов в шесть, когда батюшка приедет.

— Так мне еще четыре часа голодать?! Нет, я не вытерплю, сейчас поем, — Гриша с жадностью заработал ложкой. — Значит, я пообедал? Ну, а уж ужинать не буду!

Вечером приехали и старшие мои дети. На столе стояла большая сковорода, из которой каждый таскал вилкой себе в рот. Гриша ходил вокруг и облизывался. Он спросил:

— Вы что хрустите да причмокиваете? Вкусно, что ли? Эй, эй, да тут через пять минут ничего на сковороде-то не останется! А ну, раздвиньтесь, ребята, дайте мне хоть попробовать!

— Бери вилку, да клюй, не зевай, — был ответ.

Так Гриша втянулся в дисциплину коллектива. Он вскоре поправился. Мы всей семьей съездили в Лавру, приложились к мощам преподобного Сергия. «Молись, Гриша, чтобы преподобный тебя исцелил», — говорили мы. Потом мы проехали на Гремячий источник, где все омылись ледяной струей водопада. Домой мы привезли банки и бидоны этой целительной воды, велели Грише пить побольше. Недели через три, когда родители навестили Гришу, он был уже совсем гладенький, никаких следов диатеза не осталось. Это была милость Божия: Гриша кушал, живя у нас, все подряд и не болел. Мама его была несказанно рада, сняла дачу напротив нас. Мы вместе ходили в храм, гуляли. В июле приехали и все мои старшие дети, и старички наши, так как начались каникулы и в высшей школе. Все мне помогали по хозяйству, мне стало полегче.

Через двадцать лет перерыва я вдруг снова занялась живописью: снова этюдник, снова кисти, краски! Мы ходили в лес, где дети резвились, а я писала пейзаж: на полянке, опираясь на палочку, идет отец Серафим Саровский. Или — он же молится на камне среди сосен и елей. О, это было чудное лето в 1968 году! Родители мои еще были бодры и жили с нами, папа регулярно проводил беседы с молодежью. Казалось, что здоровье вернулось ко мне. Но наступила осень…

Опять болезни

В сырой дождливый день у меня вдруг заболел живот. Я не испугалась, пошла в магазин, думала, что развлекусь и тянущая боль пройдет. Но она так усилилась, что я решила на обратном пути зайти к Валентине Григорьевне, надеясь там застать Ивана Петровича. Он был дома! Хирург мой посоветовал лекарство, и я ушла. Но дома мне становилось все хуже, боль усиливалась. Володя вызвал «неотложку». Врач скоро приехал, велел собираться в больницу, говорил об отравлении или необходимости операции. Тогда мы решили еще раз обратиться за советом к Ивану Петровичу. В двенадцатом часу ночи кто-то из старших детей сбегал к нему, поднял его из постели.