Под крылом Ангела

Вряд ли этому знакомству суждено было перерасти в дружбу — оно держалось лишь на энтузиазме Милы (кстати, Зоя подозревала, что интерес вызывает не она сама, а факт ее родства с известной Барбарой Лесневской).

Однажды, когда Мила в очередной раз пригласила Зою на «клевую вечеринку», та из вежливости сделала ход конем: «У меня сегодня встреча с друзьями, хочешь, идем со мной?»

Мила согласилась, и вечером они поужинали вместе с Павлом и Мишей в ресторане. Потом гуляли по городу, катались на пароходике.

Все бы ничего, но у Зои остался какой-то неприятный осадок, ей показалось, что на Павла красота Милы произвела большее впечатление, чем следовало. С него даже слетела ипохондрия, весь вечер он был исключительно любезен и весел, отчего Зоя невольно погрустнела. Странная все-таки штука — любовь…

Ну ладно — на следующий день Зоя постаралась забыть об этом вечере и изжить ревность (оно и правильно — нехорошее чувство, разрушает!), но история имела неожиданное продолжение.

Зоя вдруг стала замечать, что Павел внезапно стал чем-то сильно занят. Один вечер — занят, второй — занят, после третьего, проведенного в обществе Миши, Зоя сочла возможным поинтересоваться, а чем, собственно, занят Павлик. В ответ — ледяное молчание. Но вскоре все выяснилось само собой.

Соседи же по лестничной клетке, что очень мешает сохранять конспирацию.

Как-то не вполне добрым утром Зоя вышла из квартиры — и столкнулась нос к носу с Милой.

— А ты что же здесь, Мила?

У той был такой смущенный взгляд, что, в общем-то, стало понятно, что она здесь…

Зоя благородно дала Миле уйти без склок и выяснения отношений, однако тут же постучала в дверь Дубровских. Отодвинула сонную Наину, открывшую ей, и промчалась прямиком в комнату к Павлику.

А он, неверный, спал, безмятежно и сладко. И выражение лица у него было… Одним словом, такое, что Зоя утвердилась в своих худших подозрениях. Ей стало так больно — просто на разрыв.

Она представила Милу — красивую, с фарфоровым лицом и бездумными глазами, и задохнулась от обиды: «Ну ладно, ты любишь Барбару, и на это я внутренне согласна, понимая ее масштаб. Но Мила! Это ничтожество! Пустое, смешливое существо!»

Она разбудила Павлика, чтобы сказать слова, которые прозвучали хлестко, как пощечина:

— Как ты мог?! С ней! Это все равно что заниматься любовью с резиновой куклой из секс-шопа!

Павлик даже опешил:

— Ты что? Сдурела?

Тогда она подкрепила слова настоящей пощечиной. Наотмашь!

И ушла.

Три дня ей было так плохо, что не передать — до физической боли, когда без пауз и передышек, на износ — больно, больно, сплошной комок боли…

А на третий день Павлик вдруг сам пришел к ней, как ни странно — тихий и словно виноватый. Они долго сидели рядом. Молчали. Потом он сказал:

— Знаешь, она ужасная дура. Я, веришь, сам пожалел…

— Пожалуйста, избавь меня от подробностей! — сморщилась Зоя.

Уходя, он предложил поехать завтра в Павловск. Погулять. Зоя кивнула. Вот и все. Как будто ничего не было.

Она никогда потом не напоминала ему про Милу. Кстати, больше у него с ней ничего не было. Это Зоя знала точно.

А вот ей было сложно встречаться с Милой в агентстве и еще сложнее — удержаться от вполне объяснимых негативных эмоций. Зоя не хотела чувствовать раздражение, злобу, нечто разрушающее. Не лучше ли просто исключить Милу из своей жизни, уйдя из агентства? Да и что ей здесь делать? Ясно же, что этот мир никогда не станет для нее своим. Зачем терять время?

И Зоя ушла из модельного бизнеса.

Барбара ей чуть плешь не проела: «Ты с ума сошла! Бросила перспективную работу!»

Потом попыталась помочь — то одно место предлагала через знакомых (солидная компания, и деньги неплохие!), то другое. Зоя вежливо отказывалась: «Ну как ты не понимаешь, это все не мое!»

Тем не менее ей было приятно, что Барбара о ней заботится — она уже тогда поняла, как сильно изменилось отношение Барбары к ней.

В самом начале их знакомства это была лишь дежурная вежливость, не более того. А потом, очень не сразу, стали, как трава сквозь асфальт, медленно и трудно пробиваться теплота, сердечность, привязанность, забота…

Зоя поняла это, когда заболела — простудилась, просидев всю ночь под дверью Павлика, который появился лишь под утро.

Барбара, увидев утром замерзшую несчастную Зою, кричала не останавливаясь: «Дура-дура-дура!»

А когда Зоя свалилась с тяжелейшей ангиной, оставила все дела и трогательно за ней ухаживала. Молоко в постель, чаи с малиной и всякие душеспасительные беседы. Трогательно — Барбара даже отменила поездку с Эдом на съемки, что, как догадывалась Зоя, было для нее нешуточной жертвой.

Барбара давала ей лекарства и говорила исключительно правильные вещи о том, что нельзя чего-то столь страстно желать и нельзя в ком бы то ни было так — до полного забвения себя — растворяться. Зоя слушала и выздоравливала. От ангины. Увы, излечиться от опасных мыслей и еще более опасных, горячих, как лихорадка, чувств было невозможно.