Под крышами Парижа (сборник)

Господи, вот же пёзды! Если они тобой не владеют, им хочется тебя убить, а если не хотят убивать тебя, так желают убить себя. Именно во Франции, и особенно в Париже, начинаешь полностью осознавать всю ужасность женщин; неслучайно французский роман стал олицетворением смятенья и шумихи из-за того, кто кого любил и почему нет. От чего-то в самом воздухе все время сознаешь женские уловки и интриги.

Карлова Лапуся, к примеру. Сейчас отвалила ловить себе богатого американца. Жить с Карлом стало слишком невозможно, рассказывает мне она. Правда же, вероятно, в том, что у Карла заканчиваются деньги… если б она выяснила, что Карл только что завладел несколькими сотнями тысяч, она, воображаю, сочла бы, что жить с ним гораздо легче. В общем, Лапуся нашла себе богатого американца и теперь готовит его для крючка. Рассказывает мне, что, вероятно, выйдет за него замуж. У него в Америке сеть бакалейных магазинов, а ни семьи, ни детей нет. Но прежде чем женить его на себе, она должна вынудить его завалить ее в койку… не выглядя при этом сукой. Он очень нравственный старый мерзавец, рассказывает мне Лапуся… даже не пытался ее пощупать… вот что ее беспокоит.

У Александры нравственные судороги. Письмо от нее, и она вернулась в лоно церкви… не греческой православной России… ятое римское католичество. Трижды в неделю ее навещает священник наставить ее, а детей она отправила в деревню. Письмо ее мистично… мистическое письмо от этой пизды! Я только и могу его дочитать. Похоже, ответа не требует… Александра нашла себе ответ на всё….. хотя бы пока…

* * *

Анна подавлена. Мы с ней встречаемся на улице – она никуда не собирается, да и я тоже, поэтому мы с нею напиваемся. Она хочет сперва поплакать, но несколько порций это поправляют. Поначалу я думаю, она подоткнута, но беда тут не в этом… просто она женщина, говорит она, и без таланта. Если б мужчина так себя чувствовал, он бы побил любовницу или отправился на бокс. А ей беспокойно, дни летят, а она с ними ничего не делает. Если б только она умела рисовать или писать книги! Или если б у нее была работа, куда можно ходить каждый день. Но она не умеет ни рисовать, ни писать, а работа ей не нужна… за неделю она бы устала вставать каждое утро…

Я убежден, что ей требуется хорошая поебка. В голове у женщин что-то происходит, когда они слишком долго лишены этого кулька счастья между ног. Я спрашиваю, когда ее в последний раз заваливали.

В постель ее укладывают довольно часто, говорит Анна, но там все не так хорошо, как надо бы. Сказать правду, она не кончает… человек, который ее содержит, слишком стар, чтоб ебать ее с той частотой, с какой пытается, и с ним одна маета…. Если б только он пытался хорошенько ее разлатывать раз в две недели или даже раз в месяц! Но нет, ему обязательно надо ей показывать, что он за мужчина, и тут ничего хорошего.

Если честно, наконец признается Анна, она не кончала с той неприличной ночи у меня… с тех пор, как испугалась и выбежала вон без одежды. Не то чтоб, конечно, она в такое верила. Но сделанное той ночью… как она себя вела… так ее перепугало, что она приняла решение хранить верность своему почитателю. Он единственный ей вставлял после той ночи, когда она позволила нам троим на себя навалиться… и, как она сказала….

Анна не против дать себя потискать, но ей кажется, играть друг с другом неприлично, когда вокруг столько людей. Тем не менее я сую руку ей под платье и щекочу ей бедра, пока она не начинает ерзать на стуле. С каждой новой порцией становится все веселей, и Анна в итоге передвигает стул так, чтоб запустить пальцы и мне в ширинку.

На заднем сиденье такси, пока нас везут ко мне, все разогревается гораздо сильней. Я задираю на Анне платье и стаскиваю с нее штанишки, а она выволакивает Жана Жёди на вечерний воздух. Она позволяет мне щекотать ей промежность, но я не должен играть с нею в грязный пальчик… таксист унюхает. Мля, если он до сих пор ничего не унюхал, с ним наверняка что-то не так. Я хватаю ее и все равно пытаюсь с нею поиграть. Анна пьяно валится с сиденья и кладет голову мне на колени. Она ЭТО сделает, шепчет она, если я стану сидеть тихо, пока мы не приедем. Я ей позволяю… откидываюсь на сиденье и наблюдаю, как Анна сосет мой хер, пока мы не подъезжаем к моей двери.

Потом наверх – и там сюрприз. Перед дверью свернулась калачиком Лапуся, в стельку пьяная, спит. Когда я ее трясу, она не просыпается… только стонет и подымает шум, поэтому мы с Анной берем ее за пятки и втаскиваем внутрь…. Анна смеется.

Лапуся раскинулась на полу посреди комнаты, раздвинув ноги, платье задралось на живот. На ней штанишки, но волосня торчит у нее между бедер из-под их краев. Анна ее щекочет, и она дрыгает ногами.