Под крышами Парижа

Какой-то моряк выплескивает свое пиво. Чувствую, как мурашки бегут по яйцам. Господи, неужели она не понимает, что делает? Сейчас кто-нибудь не выдержит и изобьет ее до смерти. Один пьяный ублюдок уже встает из-за стола и, пошатываясь, делает шаг вперед. Он стоит над ней, сжимая кулаки… Розита хохочет, и его лицо темнеет, бугры мышц напрягаются…

Она успевает вскочить. Громила тянется к ней как пьяный медведь, но Розита швыряет ему в лицо шаль и бежит к двери. Чьи-то руки хватаются за мантилью… кто-то выдергивает гребень, и волосы падают ей на плечи.

Я знаю одно: через три минуты в раздевалке у старухи будут все… Черт, к дверям Розиты может даже выстроиться очередь… Я мчусь вниз по лестнице.

— Быстрее! Мне нужна та, что танцевала сейчас наверху!

Ведьма берет у меня деньги, отсчитывает на блюдце сдачу. Номер три дальше по коридору. Такая милая девочка… не капризная… всегда рада угодить…

Розита сидит на железной кровати и курит только что скрученную сигарету. Она еще не успела одеться, даже отдышаться…

— Я знала, что это ты, — говорит она и тут же добавляет: — Надеялась, что это будешь ты.

Все ее клиенты слышат, должно быть, одно и то же… не важно. Смотрю на нее… тянусь к пизде. Розита смеется и отбрасывает сигарету. Живот у нее горячий и немного влажный от пота.

Ее глаза напоминают мне глаза тех, кто следил за танцем. Поспешно избавляюсь от одежды. Она смотрит на мой хуй так, словно хочет откусить головку. Вопросов нет — ей тоже до смерти хочется.

— Смотри.

Она широко разводит ноги. Там уже мокро… сок стекает тоненьким ручейком ей под зад. Хватаю ее и вдруг чувствую, как в руку словно вонзаются горячие иголки. Укусила…

Что ж, я могу дать то, что ей нужно. Она тискает мои яйца, трется сосками о мою грудь, затем ее тонкие пальцы сжимают член, поглаживают, подергивают за усики, щекочут… Розита довольно урчит — еще бы, такой столб… ерзает, сучит ногами… Простыня под нами сбита в комок.

Она обхватывает меня ногами… трется о мое бедро влажным кустиком… играет с собой…

Я стаскиваю ее с кровати и ставлю на колени, в ту самую позу, в которой она заканчивала танец. Розита смотрит на меня. Знает, чего я хочу — член напряженно подрагивает перед ней, как изготовившийся к броску удав. Она кладет руки мне на колени… наклоняется… берет его в рот и начинает сосать, ожидая, что я прямо сейчас уложу ее на спину…

Попробуй-ка посмеяться теперь, сучка! Попробуй посмеяться с хуем во рту! Постарайся, выдави свой смех… через щелки… он все равно умрет в моих джунглях. Я заткну его обратно, втисну в горло, вдавлю в живот и выжму его из тебя через задницу. Твой смех превратится в жалкий лепет, в слюнявые пузыри, а когда я кончу, он перемешается со спермой, и ты задохнешься им… Он полезет у тебя из ушей, выйдет со слезами, потечет из носу…

Обхватив меня за ноги, Розита медленно отклоняется назад… волосы стелются по полу. Я становлюсь на колени, и она продолжает сосать, впиваясь ногтями мне в бедра. Ее живот поднимается, прижимаясь к моей заднице, и опускается. Пощипываю ей соски, заставляю слизывать слюну с яиц…

Кончаю так, что она не в состоянии все проглотить! Голова опущена слишком низко, и Розита захлебывается и кашляет… пытается отстраниться, но я не позволяю. Удерживаю член у нее во рту, пока ситуация не возвращается в норму, и с удивлением обнаруживаю, что она все еще сосет. Рот заполнен спермой, глотать не может, но все равно не останавливается!

Обнимаю Розиту одной рукой, приподнимаю, хватаю за волосы — не отпускает. Трясет головой — мол, нет, глотать не стану. Потом отворачивается, пытается оттолкнуть меня. Несколько секунд мы молча боремся на коврике. Розита вдруг начинает хохотать, открывает рот и показывает, что там уже ничего нет.

Я сижу на полу, она лежит рядом на животе. Через какое-то время снова начинает облизывать мой член. Язычок снует туда-сюда по яйцам… Ей хочется знать, понравился ли мне танец. Рассказывает, что каждый раз все кончается одинаково — она показывает им все, что они хотят увидеть, потом кто-то прорывается в комнату. Однажды какой-то негр, здоровущий черный парень с синими губами, порезал ее бритвой… демонстрирует тонкий, диагональю пересекающий живот шрам. Потом он заявился сюда, трахнул ее и остался на всю ночь. Других негров старуха к ней не допускала, тот остался единственным…

Я спрашиваю, почему в коридоре так тихо, почему никто не колотит в дверь. Объясняет, что у нее свой порядок. Иногда она принимает после танца одного или двух, но никогда не больше трех. Порой у нее бывают двое одновременно. При желании ей бы ничего не стоило заполучить их всех, однако такое она сделала только раз в жизни. Пропустила через себя пятнадцать человек, одного за другим! Они были такие грубые, что ей стало страшно… двоих пришлось вышвырнуть.