Под куполом

Он воздел обе руки над головой - теперь они двигались легко - и медленно помахал туда-сюда так, словно сердце у него в груди не прыгало чернохвостым зайцем, словно грудь ему не заливало жгучими ручьями пахучего пота.

Снизу, с дороги, в ответ ему помахали Ромми с детьми.

Расти сделал несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться, потом протянул колбу счетчика Гейгера к маленькому серому квадратику, который лежал на упругой травяной подстилке. Стрелка колыхнулась, не доходя до отметки +5. Фоновое излучение, не больше.

Расти почти не сомневался, что эта квадратная плоская вещь и является источником их неприятностей. Существа - нечеловеческой природы, совсем чужой - использовали эту вещь, чтобы держать их в заточении, но и это было не все. Они использовали ее также для наблюдения.

И для забавы. Эти мерзавцы смеялись. Он это ясно расслышал.

Расти снял с себя фартук, набросил его на коробочку с выпуклой шишкой-линзой, вскочил на ноги и пошел на попятную. Какое-то мгновение ничего не происходило. А потом фартук вспыхнул. Запах был резким и мерзким. Он видел, как напухает, пузырится лоснящаяся поверхность, как прорывается пламя. И тогда фартук, который был всего лишь запаянным в пластик листом свинца, просто распался. Какую-то минуту еще горели его куски, самый большой из них все еще лежал поверх коробочки. А через миг уже весь фартук - или то, что от него оставалось - напрочь исчез. Осталось несколько комочков пепла и запах, но все вообще… фу. Исчезло.

«Я это на самом деле видел?» - спросил Расти у самого себя, а потом произнес то же самое вслух, спрашиваясь у целого света. Он чувствовал запах горелого пластика и более тяжелый запах, как он полагал, расплавленного свинца - безумие, это невозможно, но сам фартук исчез.

- Я это на самом деле видел?

Словно отвечая ему, из-под колпачка на коробочке проблеснул пурпурный огонек. Эти ли пульсации поддерживают Купол, как  прикосновение к компьютерной клавиатуре возобновляет экран? Или благодаря ним кожеголовые могут осматривать город? Или и то и другое? Или ни то и ни то?

Он приказал себе больше не приближаться к плоскому квадратику. Он сказал себе, что самое разумное, что он может сейчас сделать, это вернуться бегом к фургону (лишенный тяжелого фартука он сможет бежать) и помчать, словно бешеный, притормозив только для того, чтобы подобрать своих компаньонов, которые ждут внизу.

Вместо этого он вновь приблизился к коробочке и упал перед ней на колени, в позе, слишком похожей на молитвенную, чтобы ему это нравилось.

Содрал с себя одну перчатку, дотронулся до земли рядом с этой штукой и сразу отдернул  руку. Горячо. Кусочки горящего фартука немного обожгли траву. Потом он дотронулся до самой коробочки, напряженно приготовившись к новому ожогу или новому шоку… хотя больше всего боялся совсем другого - вновь увидеть те обтянутые кожей формы, те не-совсем-головы, склоненные одна к другой, услышать их заговорщицкий смех.

Однако ничего не происходило. Ни видения, ни ожога. Серая коробочка на прикосновенье была холодной, вопреки тому, что он только что видел, как на ней пузырился и горел его фартук.

Проблеснул пурпурный огонек, Расти хватило осторожности не прикрывать его рукой. Вместо этого он схватил эту штуку за бока, мысленно прощаясь со своей женой и дочерьми и извиняясь перед ними за то, что оказался таким конченным дураком. Он ожидал, что сейчас вспыхнет и сгорит. Когда этого не произошло, он попробовал поднять коробочку. Хотя площадь ее поверхности была не большей, чем обеденная тарелка и сама она не была не намного толще, он не смог ее пошевелить. Эта коробочка была все равно, что прикованная к верху какой-то колонны, погруженной на девяносто футов вглубь коренной породы Новой Англии - хотя этого не могло быть. Она лежала поверх травяного ковра, и, продвинув глубже под нее пальцы рук, он сам до себя дотронулся. Сплетя пальцы вместе, он попробовал вновь поднять чертову штуку. Ни шока, ни видений, ни жара; и ни сдвига тоже. Коробочка даже не пошевелилась.

Он подумал: «Я держу в руках своего рода чужеродный артефакт. Машину из другого мира. Я могу даже поглазеть на тех, кто ей руководит».

Самая эта идея была интеллектуально прекрасная - даже ошеломляющая, но она не имела эмоционального измерения, возможно, потому, что он был очень ошарашен и переполнен информацией, которая не обрабатывалась.

«Ну, и что дальше? Что, черт меня побери, дальше?»

Он не знал. А еще оказалось, что после всего этого он не потерял способности к эмоциональным переживаниям, потому что его накрыло волной отчаяния, и он едва  удержался от того, чтобы не вокализовать это отчаяние в рыдании. Четверо людей внизу могут его услышать и подумают, что он в беде. Да так оно и есть, он в беде. И не только он.