– Мы пошли посмотреть на эту коробочку, – отрешенно заговорила Лисса. От ее волнительно-радостного восприятия жизни не осталось и следа. – Встали на колени вокруг нее. На ней символ, которого я никогда раньше не видела… не каббала…
– Это просто ужас. – Пайпер вытерла глаза. – А потом Джулия прикоснулась к ней. Прикоснулась только она, но мы… мы все…
– Вы
Джулия опустила руки, посмотрела на него в благоговейном трепете.
– Да. Я увидела, мы все.
– Кожеголовые?
– Что? – переспросила Пайпер. Потом кивнула: – Да, пожалуй, можно и так их назвать. Лица без лиц. Высокие лица.
Барби схватил его.
– Что?! – Он почти кричал. – Что теперь?!
– Ничего. Только… в детстве у меня был друг. Джордж Лэтроп. Однажды ему подарили на день рождения увеличительное стекло. И иногда… на большой перемене… мы…
Расти помог Джулии подняться. Горас подошел к ней, будто то, что его испугало, растаяло, совсем как свечение, окружавшее микроавтобус.
– Что вы сделали? – В голос Джулии вернулось спокойствие. – Расскажи.
– Это произошло в старой начальной школе, на Главной улице. Всего две комнаты, одна для классов с первого по четвертый, вторая – с пятого по восьмой. Игровая площадка – земляная. – Он нервно рассмеялся. – Черт, там не было даже водопровода, только сортир, который дети называли…
– Медовый домик, – ввернула Джулия. – Я тоже туда ходила.
– Мы с Джорджем шли мимо шведской стенки к забору. Там были муравейники, и мы поджигали муравьев.
– Не кори себя за это, док, – покачал головой Эрни. – Множество детей делали то же самое, а то и похуже. – Эрни сам, в компании пары друзей, окунул хвост дворового кота в керосин. А потом поднес к нему спичку. Этим воспоминанием он не стал бы делиться ни с кем, точно так же, как и подробностями своей брачной ночи.
– Продолжай, – предложила Джулия.
– Я закончил, – ответил Расти.
– Как бы не так.
– Послушайте, – вмешалась Джоани Кэлверт. – Я уверена, вся эта психология очень интересна, но мне не кажется, что именно сейчас…
– Помолчи, Джоани, – оборвала ее Клер.
Джулия не сводила глаз с лица Расти.
– Почему это для тебя важно? – спросил тот. В это мгновение ему казалось, что вокруг никого нет и говорят они один на один.
– Просто скажи мне.
– Однажды, когда мы этим занимались… мне пришло в голову, что у муравьев тоже может быть своя жизнь. Я понимаю: звучит как сентиментальный лепет…
– Миллионы людей во всем мире в это верят, – возразил Барби. – И тем живут.
– Короче, я подумал:
– Это ужасно! – вырвалось у Лиссы. Она вновь теребила Ключ жизни.
– Да, мэм. И однажды я попросил Джорджа это прекратить. Он меня не послушал. Сказал: «Это лакомная война». Я это помню. Не
Эрни подумал о коте с горящим хвостом. Клер Макклэтчи вспомнила, как она и ее лучшая подруга в третьем классе сидели на ревущей девчонке, которую они ненавидели. Девочка только пришла в школу и говорила с забавным южным акцентом, словно набила рот картофельным пюре. Чем сильнее девочка плакала, тем громче они смеялись. Ромео Берпи вспомнил, как напился в тот вечер, когда Хиллари Клинтон плакала в Нью-Хэмпшире[55]
, чокался с экраном телевизора и говорил: «Пью за тебя, сука, уйди с дороги и позволь мужчине делать мужскую работу».Барби вспомнил тот спортивный зал: жара пустыни, запах дерьма, смех.
– Я хочу сам увидеть ее, – сказал он. – Кто пойдет со мной?
Расти вздохнул:
– Я.
5
Когда Барби и Расти направлялись к коробочке, украшенной странным символом и излучающей яркий пульсирующий свет, член городского управления Ренни находился в камере, где совсем недавно сидел под замком Барби.
Картер Тибодо помог ему положить тело Младшего на койку.
– Оставь меня с ним, – приказал Большой Джим.