Под лаской плюшевого пледа…

Уж сколько их упало в эту бездну,
Разверстую вдали!
Настанет день, когда и я исчезну
С поверхности земли.

Застынет всё, что пело и боролось,

Сияло и рвалось:
И зелень глаз моих, и нежный голос,
И золото волос.

И будет жизнь с ее насущным хлебом,

С забывчивостью дня.
И будет всё – как будто бы под небом
И не было меня!

Изменчивой, как дети, в каждой мине,

И так недолго злой,
Любившей час, когда дрова в камине
Становятся золой,

Виолончель, и кавалькады в чаще,

И колокол в селе…
– Меня, такой живой и настоящей
На ласковой земле!

К вам всем – чт'o мне, ни в чем не знавшей меры,

Чужие и свои?! —
Я обращаюсь с требованьем веры
И просьбой о любви.

И день и ночь, и письменно и устно:

За правду да и нет,За то, что мне так часто – слишком грустно
И только двадцать лет,

За то, что мне прямая неизбежность —

Прощение обид,
За всю мою безудержную нежность
И слишком гордый вид,

За быстроту стремительных событий,

За правду, за игру…
– Послушайте! – Еще меня любите
За то, что я умру.

8 декабря 1913

«Быть нежной, бешеной и шумной…»

Быть нежной, бешеной и шумной,
– Так жаждать жить! —
Очаровательной и умной, —
Прелестной быть!

Нежнее всех, кто есть и были,

Не знать вины…
– О возмущенье, что в могиле
Мы все равны!

Стать тем, что никому не мило,

– О, стать как лед! —
Не зная ни того, что было,
Ни что придет,

Забыть, как сердце раскололось

И вновь срослось,
Забыть свои слова и голос,
И блеск волос.

Браслет из бирюзы старинной —

На стебельке,
На этой узкой, этой длинной
Моей руке…

Как зарисовывая тучку

Издалека,
За перламутровую ручку
Бралась рука,

Как перепрыгивали ноги

Через плетень,
Забыть, как рядом по дороге
Бежала тень.

Забыть, как пламенно в лазури,

Как дни тихи…
– Все шалости свои, все бури
И все стихи!

Мое свершившееся чудо

Разгонит смех.
Я, вечно-розовая, буду
Бледнее всех.

И не раскроются – так надо —

– О, пожалей! —
Ни для заката, ни для взгляда,
Ни для полей —

Мои опущенные веки.

– Ни для цветка! —
Моя земля, прости навеки,
На все века.

И так же будут таять луны

И таять снег,
Когда промчится этот юный,
Прелестный век.

Феодосия, Сочельник 1913

С. Э

Я с вызовом ношу его кольцо!
– Да, в Вечности – жена, не на бумаге. —
Его чрезмерно узкое лицо
Подобно шпаге.

Безмолвен рот его, углами вниз,

Мучительно-великолепны брови.
В его лице трагически слились
Две древних крови.

Он тонок первой тонкостью ветвей.

Его глаза – прекрасно-бесполезны! —
Под крыльями распахнутых бровей —
Две бездны.

В его лице я рыцарству верна,

– Всем вам, кто жил и умирал без страху! —
Такие – в роковые времена —
Слагают стансы – и идут на плаху.

Коктебель, 3 июня 1914

Германии