Под маской альтер-эго (сборник)

Его вселенная
божьей коровкой
лежит на ладони.
Бесприютно
на опустевшем перроне.
И цвет теряют в сумерках цветы,
поскольку тьма
сильнее красоты.

Что есть время? Сущность или движение, процесс или стопка цветных картинок? Мы не знаем этого, мы вынуждены принять этот феномен как должное, включить его в наши паттерны, стать зависимыми, вставленными в его размерность и направление. Забери у человека время – и можешь смело назвать его безумцем, в противном случае сам станешь им. Клейми то, чего боишься, иначе страх заберёт твой разум и утащит в сад безвременья. В то место, которое некогда служило приютом для Адама и Евы, то место, где откушенное яблоко породило время и бросило двух детей в безвозвратное течение жизни. С тех пор всё изменилось, время не пощадило ни альфу, ни омегу, оно поставило одно раньше другого. Где-то там были цветы миллионы лет назад, теперь от них осталась лишь старая пожелтевшая фотография, по которой лишь фантазия может попытаться восстановить их красоту, заставляя жалеть об ушедших мгновениях. Именно такой фотографией и был сад, сомневаюсь, что старый парк был именно тем местом, где бродила нагой та самая Ева. В конце концов, всё это просто архетип, абстракция, но здесь я пересёк все миры, все реальности и запер их в одном мгновении.

Осень. Кто-то когда-то сказал мне, что цвета осени – цвета ренессанса, этим она словно пытается перечеркнуть грядущее увядание. Или, быть может, спешит оставить о себе хоть капельку доброй памяти, прежде чем пуститься в бесконечный плач по уходящему в небытие лету? Или это смерть? Скользкая, мокрая от крови смерть в окопах бесконечной войны.

Люди любят рассуждать о круговоротах и циклах, о смерти и жизни, ведь они – неотъемлемая часть их существования. Как они могут не понимать, что отними у них хоть что-то из этого базиса, и они больше не смогут приспособиться, они больше не найдут себя в этом лишённом ориентиров мире. Нет смысла в вечности, если нет смерти; бессмысленны циклы, если они разомкнуты; бессмысленно время, если ты бессмертен – всего лишь старая привычка вечно тормозящего сознания. Цепочка абсурда нарастает, как снежный ком. И ваша вселенная лопается. Раздаётся негромкий хлопок, и вот вы уже летите с моста в темные воды.

Представьте, что вас лишили чего-то настолько же важного, но при этом не оставили вам права на выход из этой чёртовой сингулярности, обрекая вас вечно падать за горизонт событий. И тогда понимаешь, шуршание умирающих листьев – не худшая музыка для всего этого, она успокаивает дух, готовит разум и, самое главное, лишена дешёвого пафоса. Отличный выбор! Ничуть не хуже Вагнера, которого Она так любила. И здесь я понял: память – вот главное оружие Ада. Но я сам выбрал этот путь. Это последняя воля моего эгоизма. Вы думаете, во всём виновата любовь? Подумайте о любви, как об эгоизме двоих, единых, но разных. И когда рвётся до предела натянутая струна, когда часть тандема преждевременно исчезает – рождается трагедия. И в ней нет ничего хорошего. Ничего. Поэтому я бродил по старому парку в окружении полуголых деревьев и ждал. Чего? Быть может, катарсиса?

Сейчас это было, или сотню лет назад, или этому еще предстоит произойти? Ничто из этого не имело значения. Всё есть здесь и сейчас: альфа и омега, Москва и Сан-Франциско, смерть и рождение. Моя вселенная замерла на ладони.

Я знал, что от брака любви и эгоизма родится ребенок, в генах которого спит Ад. Но если я что-то и понял, пройдя через все его круги, так это то, что не имеет смысла «когда и где», есть только «как и с чем», что рай и ад ничем не отличаются – всего лишь серое безвременье, окрашенное нашим восприятием.

Мой эгоизм привел меня сюда, я не мог отпустить себя по иному пути, не смог смириться с изменившейся парадигмой, думал, что быть Богом легко. Я ошибся – это настолько же сложно, как быть человеком. Моя любовь умерла, пора умереть и нашему эгоизму.

* * *

«Обилие неизвестных – вот что рождает мистику, а в вопросах судьбы и жизни их миллионы».

Понимание не приходит сразу, истины не всегда проявляются через факты, но самые неявные и горестные из них неизменно приходят через трагедию. Так я познал разницу между обожествлённым и божественным.

Сквозь шум листвы ко мне снова и снова возвращается гомон толпы, замершей в религиозном экстазе, причина которого я. Даже сквозь эйфорию я понимаю всю цену их обожания и ненависти – я лишь персонификация их древних инстинктов, но, так или иначе, боль отступает, когда от взмаха моей руки вершатся судьбы цивилизаций. Соблазн велик, он изменяет сознание, искажает суть как кривое зеркало. Над уродливыми отражениями можно только смеяться, пока они не потешились над тобой, но когда тебе не до смеха, остаётся только бить лживые стекла. Вновь и вновь, без сожаления. Но есть зеркала, которые вы не в силах разбить, – это глаза, в которых отражается прошлое.