– Мадам Фроссар – очень разносторонняя и либеральная натура, она позволяла нам делать всё, что мы захотим, лишь бы это не мешало учебному процессу. Я не хочу хвастаться, но мне она привила любовь к великолепным, серьёзным произведениям. Благодаря ей я научилась играть что-то ещё кроме мазурки и романса.
– И что же она, полагаю, стара и некрасива? – видимо такое у него было представление о хозяйках пансионов для благородных девиц.
– О, Нет! Конечно, она немолода, но выглядит хорошо для своих лет. Я полагаю, она сохранила романтичную натуру благодаря тому, что до сих пор влюблена, – эту фразу она сказала ему шёпотом, словно боясь, что её могут услышать.
Он удивился:
– В кого?
– Конечно, в Шопена! Она была на его концерте, и, кажется, тогда-то и посетило её это чувство, которое она пронесла через всю жизнь. Конечно, она ни о чём таком не говорила, это всего лишь мои наблюдения, – добавила она поспешно, не желая компрометировать свою учительницу.
– Вероятно, он был очень красив?
– Я бы так не сказала. Но, полагаю, его талант притягивал к нему многих женщин. Он был невероятным, удивительным человеком, это несомненно.
– Я не понимаю, как можно кого-то любить на таком расстоянии? Да ещё спустя столько лет? Мне кажется, это всё сказки для романтичных натур, человеческое сердце черствеет со временем.
– Я полагаю, что настоящая любовь способна на многое, это высший дар, который мы можем получить, и только человек, её испытавший, может открыть свою настоящую натуру.
Он посчитал, что она много читала романов в пансионе и поэтому такая излишне романтичная, он бы хотел ещё что-то добавить, но заметил, что она уткнулась в ноты и не желает более продолжать эту тему, и сказал:
– Ладно, я больше не буду беспокоить вас глупой болтовнёй, ведь вы любиет серьёзные материи! Поэтому, милая кузина, не соизволите ли доставить мне радость и сыграть что-нибудь из вашего Шопена?
Такой поворот дела ей был по душе, и она села на стул за фортепьяно, он же вальяжно устроился в кресле, закинув ногу на ногу. Её пальцы плавно касались клавиш, голова слегка качалась в такт музыке, спина оставалась прямой. Как золотошвейка вышивает изысканный узор из нитей, так же Лизет плела свою мелодию, перебирая клавиши, то ускоряя, то замедляя темп. В простом сером платье, она выглядела такой хрупкой и одновременно сильной, играя эту незнакомую ему мелодию.
Он невольно залюбовался ею, ведь только сейчас он обратил внимание, что у неё очень утончённый профиль и длинные ресницы, хоть картину пиши! Но писать красками он не умел, ему лучше удавались словесные описания и высокопарные выражения своего восторга. Пока она играла, он придумывал слова восхищения, которыми мог бы одарить её, и всё, что ему приходило в голову казалось недостаточно оригинальным и выразительным. К музыке он был равнодушен, и эта мелодия не произвела бы на него впечатления, если бы её сыграл кто-нибудь другой. Он не смог уловить ни отчаяния, ни тоски, ничего, что Лизет вкладывала в свою игру, он лишь видел, что она красива и понимал, что играет очень хорошо.
– Как вам? – спросила она, когда закончила.
– Это было восхитительно! – улыбнулся он, всё ещё очарованный её образом. – Вы должны больше практиковаться, а я – вас чаще слушать.
Тут им помешала горничная, вошедшая в комнату. Матушка зовёт его в свою гостиную, и ему надобно срочно идти. “Что поделать, в своём доме я невольник”, – произнёс он, и, поклонившись, вышел из комнаты. Если бы Лизет сказали, что этот маленький концерт может изменить всю её жизнь, она бы ни за что не поверила.
Глава 5. Опасная связь.
Через несколько дней после разговора Лизет и Мишеля Василиса Ивановна приказала горничной пристально следить за ними: как часто они бывают вместе, да что делают в комнате её племянницы. Хотя они никогда не закрывали двери, когда оставались одни, горничная всё же потратила немало часов, подслушивая их разговоры и прячась за углами. Василиса Ивановна не думала, что у них завязывался роман, ведь она знала, что есть важное обстоятельство, препятствующее возможному увлечению сына Лизет – отсутствие у той денег и положения в обществе. Она доверилась расчётливости Мишеля и благоразумию и порядочности своей племянницы. Но служанке всё же приказала следить, ибо предпочитала быть в курсе всех событий.