Под музыку Вивальди

Я писал о себе —
или нет – о любимой,
нет – о времени тонком,
как небес полутон,
но всегда оставлял
этот день нелюдимый,
ну, хотя бы назавтра,
навсегда, на потом.

Но когда вспоминал,
то шептал я невольно,
каждый нынешний день
отгоняя от глаз,
мы приехали к Вам
со своею любовью,
ни о чем не жалея,
ничего не стыдясь.

Мы приехали в тишь
перелесков предзимних,
где в небесных озерах
плавал листьев кумач,
где сквозят в сосняке,
как в забвенье бессильном,
и без признаков жизни —
только призраки дач.

Та дорога сквозь лес
не вела, не кружила —
оставалась на месте
возле крепких оград.
И сосновых высот
не скрипели пружины.
Лишь шагов наших шорох
возвращался назад.

По чужим октябрям
чьи-то птицы кричали,
оставляя всю тишь
лишь тогдашнему дню:
мы приехали к Вам
в той светлейшей печали,
что походит на осень,
если не на весну.

Мы приехали к Вам —
не к живой, не к почившей
и не к жившей когда-то
и не к сущей поднесь.
(Если можно сказать,
отчего же молчишь ты:
только небыли нет —
то, что было, то есть).

Мы глядели на тень:
по цветам на могиле
солнце быстро бежало,
очертанья теней
искажались легко,
зябко ежились, жили —
тень стального креста,
тень голубки стальной.

Мы приехали к Вам.
Был невидимый полдень.
Жег кладбищенский сторож
погребений труху —
ленты тленных венков,
хвою, стебли – но полно —
их осенний дымок
так витал наверху.

Мы молчали вдвоем.
Было легким молчанье.
И взглянуть друг на друга
мы боялись вдвоем.
Тень отбрасывать тень
наземь не в состояньи:
свет проходит насквозь
очертанья ее.

Но нельзя горевать.
Не печально, не больно —
только странно и трудно
все додумать до дна:
мы приехали к Вам
со своею любовью,
прихватив по дороге
сигарет и вина.

…А сегодня зима,
и достаточно снега,
чтобы всё, что угодно,
этой явью затмить.
Но таков был тот день —
будто вовсе он не был,
ну, а то, чего не было,
невозможно забыть.

«С каждым днем для меня всё ясней твое имя…»

С каждым днем для меня всё ясней твое имя
и лица перемены, и рук безутешная гладь.
Нужно очень спешить: ты изменишься непоправимо
через день, через миг – даже рук не успеем отнять.

Станешь новой, а та, что осталась в безжизненном прошлом
(как я помню сейчас этот чуткий наклон головы)
несказанною станет, неясной, совсем невозможной.
Я и сам невозможен. И старые строки новы.

«Ничего, ничего, еще будет в чести…»

Ничего, ничего, еще будет в чести
эта малость тепла в человечьей горсти —
стает снег во дворе под твоею озябшею тенью —
только ты не забудь, не отчаивайся и прости.

Ничего, ничего…

«Кто уничтожит волю злую…»