Под нами Берлин

Мы пришли на КП. Василяка, облизывая обветренные губы, сел на топчан и, взяв телефонную трубку, кого-то спросил:

— Вы, наверное, изволили пошутить насчет полета в разведку? В такую погоду даже не взлетишь: гробанешься.

Сквозь вой пурги Васисяка, видимо, ничего не слышал и, дуя в микрофон, «овне он засорился, напрягал слух. Через минуту уже спокойно повторил:

— Понятно! Понятно! — и, облегченно вздохнув, положил трубку. — Да, выше себя не прыгнешь. А жаль… — Он молчал. Я токе. Слышно было, как потрескивал на столе горящий фитиль лампы. В нее наливался бензин с солью. Соль предохраняет бензин от взрыва. Из стекла лампы словно из трубы котельной, валила копоть. Василяка, увертывая фитиль, говорил:

— Видно, рехнулись фрицы или в отчаянии перепились. Из Корсунь-Шевченковского котла валом прут на наши окопы и пушки. Вот на эту картину с воздуха и требовалось взглянуть.

— А зачем привели в готовность все три полка на нашем аэродроме, погод-то явно нелетная? — спросил я.

— Да не только на нашем, всю авиацию привели в готовность. Очевидно, на случай улучшения погоды… — После паузы Василяка дополнил: — А черт знает, может, отдельные танки немцев и прорвались к нам в тыл. Ночь ведь, пурга…

Две недели шло сражение по уничтожению окруженных десяти фашистских давизий и одной бригады в районе Корсунь-Шевченковского. Намертво охваченные силами 1-го и 2-го Украинских фронтов, фашисты сражались поистине со звериным ожесточением. Даже тогда, когда вся территория, занимаемая ими, уже простреливалась нашей артиллерией и надежды на выход из окружения не стало никакой, они ответили огнем на гуманное предложение советского командования сложить оружие.

Безумие. Впрочем, не только безумие, но и дисциплина, жестокая, фанатичная.

Снова начались ожесточенные бои. Наконец, видя, что остается одно — умереть или сдаться, гитлеровские генералы и старшие офицеры, так любившие хвалиться воинской честью, пошли на невиданное в истории воинское бесчестие. Они, пользуясь разыгравшейся снежной пургой, в ночь на 17, февраля сели в бронированные машины и, окружив себя колоннами из танков и пехоты, бросились напролом. Конечно, никто из пеших не смог вырваться из котла. Лишь нескольким танкам и бронетранспортерам с гитлеровскими главарями удалось проскользнуть через боевые порядки наших войск.

Так предательски, постыдно фашистское командование, бросив свои войска на произвол судьбы, бежало с поля боя. Весь день 17 февраля добивались остатки вражеской группировки. К вечеру с ней было покончено.

Корсунь-Шевченковская авантюра обошлась немцам потерей 73-тысячной армии и более 450 самолетов. Из них около двухсот машин было уничтожено на аэродромах.

После такого побоища на нашем фронте напряжение боев спало. Установилось, как говорится, затишье. Войска для продолжения наступления производили перегруппировку. Нашему полку было приказано перебазироваться в Ровно, но мы из-за непогоды задержались.

Затишье

1

Строй полка застыл перед стоянкой самолетов. Хотя над нами висят тяжелые тучи и порошит мокрый снег, лица у всех светлые и торжественные. Начальник штаба майор Матвеев с правого фланга еще раз пристально оглядывает шеренги. Убедившись в безукоризненности равнения, он протяжно, как делал раньше, когда служил в кавалерии, подает команду:

— Во-о-ль-но-о! — и, опасаясь, чтобы снова не пришлось выравнивать полк, предупреждает: — С мест не сходить!

Ряды людей, словно от дуновения ветерка, волнисто заколебались. Послышался легкий, веселый говорок. Кто-то спросил:

— Курить можно? Федор Прокофьевич посмотрел на дорогу, ведущую от ворот аэродрома, и не разрешил.

— Смир-но. Равнение на знамя!

Приближался знаменный взвод. Впереди него развевалось красное полотнище. Четко отбивая шаг по только что укатанному, как асфальт, снегу, проходят перед строем знаменосцы. Тишина. Напряженная торжественная тишина. Перед глазами алое, как кровь, боевое знамя. Под ним мы сражались в Подмосковье и на Калининском фронте, в курской небе и над Днепром, принимали участие в освобождении Киева и теперь ведем битву за Правобережье Украины. Под ним мы уничтожили 330 самолетов врага. Оно обагрено кровью и стоящих в строю и погибших наших товарищей. Под ним я четыреста раз поднимался в небо войны, участвовал в пятидесяти воздушных боях и сбил 33 фашистских самолета.

Часто трудно приходилось нам, но мы побеждали. Сорок один летчик погиб из нашего полка, пять стали инвалидами. Вспоминается Иван Емельянович Моря из села Рябухино Харьковской области. Он недавно из госпиталя по пути домой заехал в полк. Инвалид. Трудно сказать, жил бы сейчас я, если бы под Томаровкой в прошлое лето он своим самолетом не преградил путь «мессершмиттам», которые целились в меня. В том бою Моря потерял ногу. Мы, стоящие в строю, все в долгу перед павшими и инвалидами. Поэтому-то в такой торжественный момент невольно в памяти встали товарищи, которые погибли, приняв на себя первые удары врага.