Под нами Берлин

Мы скованы боем. Но это на полминуты, а потом — на перехват бомбардировщиков. Главное — отделаться от наседающих «фоккеров» Они после лобовой атаки окажутся ниже, и мы этим воспользуемся. Однако почему-то они начали резко отворачиваться перед нашими прицелами. Видимо, поняв, что их внезапный кинжальный удар не удался, хотят снова уйти вверх. Этот прием нам уже давно знаком. Огонь!.. И один «фоккер» с разваленным крылом скользнул вниз, а двое метнулись к солнцу.

Наша четверка свободна. Мы можем драться с «юнкерсами». Но где они? Вижу. Далековато еще. Пока можем помочь Сирадзе. И все вчетвером спешим ему на помощь. Там, черня небо, уже тает в огне чей-то самолет, и вокруг него клубится рой истребителей. Торопимся. Но на нас с солнца снова бросились оставшиеся два «фоккера».

— Сергей! Возьми их с Коваленко на себя, — передаю Лазареву, а сам со стажером мчусь к рою истребителей. От него откалывается пара «фоккеров» и преграждает нам путь. Как ни старались отцепиться от этих назойливых, как мухи, «фоккеров», не сумели. А тут еще набатом раздался голос Лазарева:

— Загорелся мой «як». Ухожу…

Голова сама повернулась назад. Самолет Лазарева с развевающимся красно-черным хвостом опасно устремился к земле. Картина угнетающая. Черные полосы в огне — вспыхнул бензин. Когда горит масло — дым белый, и он не так опасен, как этот. От этого траурного — жди взрыва баков с горючим. Но почему Сергей не прыгает и не делает попытки вывести самолет, метеором летящий вниз? Ранен или нет сил? Перебито управление? А зловещий хвост угрожающе развевается. Вот «як», сверкнув огнем, скрылся внизу.

Обстановка никому из нас не позволила не только чем-нибудь помочь попавшему в беду Лазареву, но и проследить его путь, может быть, последний путь.

В мертвой хватке крутимся с «фоккерами». Мой новый напарник держится здорово. И все нее нам трудно. Самолеты противника на вертикали лучше наших. «Яки», перегруженные бензином, тяжелы на подъеме. Еще натиск! В глазах от перегрузки знакомые чертики… Наконец, враг, почуяв нашу силу на виражах, проваливается вниз. Я чувствую, как глаза налились кровью и болью стонет поясница.

— Вот это да! — восторгается боем стажер.

— Устал?

— Нет. Только, как мышь, мокрый.

Но разговаривать некогда. Я вижу, как истребители противника окружили один «як» и крепко держат. «Як», не имея ни высоты, ни скорости, никак не может вырваться из окружения. Используя свое единственное преимущество — виражи, он отчаянно кружится, делая хитрые выкрутасы то вверх, то вниз. От неимоверно больших перегрузок с его крыльев непрерывным потоком вьются белые шнуры, размалевывая небо. Наверное, это Коваленко. Обладая геркулесовой силой, только он может так резко и круто бросать самолет. Во всем этом боевом пилотировании видно мастерство летчика.

— Держись! — кричу ему. — Выручим. — «А кто же встретит бомбардировщики? — подумал я. — Они наша главная цель».

Осматриваю небо, стараюсь отыскать бомбардировщики. Они почему-то все еще далеко. Надо помочь «яку». Спешим. Но всему есть предел: какой-то фашист подкрался к нему снизу и полоснул. Летчик то ли от попадания снарядов, то ли поняв, что у него другого выхода для спасения нет, так рванул машину, что она надорвалась и, споткнувшись, штопором пошла к земле. Один виток, второй… седьмой… Бывали случаи, таким маневром летчики выходили ш-под удара. Наверное, так будет и сейчас.

Вражеские истребители, заметив, что мы сыплемся на них сверху, отвесно ушли вниз. Пусть. Но почему «як» все штопорит? Что с летчиком? Не убит ли? Тогда неуправляемый самолет сам бы вышел из штопора. А если руки и ноги летчика как были на рулях, так и застыли, удерживая машину в штопорном положении? Теперь мы уже ему не можем ничем помочь. Пора на бомбардировщиков. Но где они? Не вижу. Запрашиваю Землю, но слышу тревожны! голос Лазарева:

— Выводи! Выводи!

Откуда взялся Сергей? Я ослышался? Нет! Он уже рядом с нами. Чудо. Вероятно, бывают чудеса. А «як» по-прежнему штопорит. Кричим все, чтобы летчик выводил машину. Осталось совсем мало высоты. Мы, потеряв надежду, смолкли и приготовились к худшему. Тишина. Кажется, все застыло от ткшины. Мы только смотрим и ждем. Ждем и смотрим. А. наш «покойник», словно проснувшись от этой траурной тишины, остановил машину от вращения и свечкой: сверкнул в небо. Тут я заметил белый номер самолета. Это был Коваленко.

— Что с тобой? Жив ли?

— Все в порядке! Только вы напугали: думал, фрицы. Вот и затянул штопор. — В голосе обида. Видимо, Коваленко, находясь в быстром вращении, принял нас за противника и, чтобы не попасть под новый удар, крутился штопором, имитируя свою гибель.

Лазарев пристроился к нам.

— А как ты чувствуешь себя? — спрашиваю его.

— Погасил пожар. Могу драться. Нас четверо. Больше в небе никого не вижу. Запрашиваю Землю о бомбардировщиках противника.

— Набирайте высоту и будьте внимательны, — отвечает Земля. Странный — ответ. Я же видел бомбардировщики.