Под нами бездна

Федор отлично помнил, что третьим примкнул к Кельсию его однокурсник Блуднов. Он был детдомовец и — как потом признался — всегда панически боялся одиночества, как высшей формы беззащитности и слабости. Это он предложил, создав «кодлу», захлопнуть за собой дверь: поклясться в верности друг другу, а изменников жестоко наказывать! И тут же начал вспоминать многочисленные истории о предательстве и доносительстве близких ему людей.

Федор помнил, как похолодело у него в груди от восторженной жути, помнил, как заерзал на месте дипломник Упарников, начал азартно ставить условия и торговаться. Ему некуда было деться. Он женился на третьем курсе, у него был ребенок, растущий в общежитии, из которого вскоре семью должны были выселить. Измотанный нищетой и бездомьем, наверное, он видел выход в том, что у него будет дом, поддержка друзей, Кельсия, у которого родители с большими связями.

— И чтобы держаться друг за друга, помогать друг другу всеми силами! Мы должны быть как братья, даже верней! — захлебываясь, выкрикивал Упарников. — А чтобы не было измены, предателю и отступнику — темную!

— Нет, — спокойно сказал Тунгус, знавший законы тайги лучше всех, носивший их в своей крови: — Изменнику — смерть!

Все притихли на миг покоробленные корявым и нелепым словом, каким оно кажется в молодости, когда только начинаешь сознавать всю серьезность выбора.

— Кругом ложь, предательство, продажность и лицемерие, — задумчиво глядя на пламя костра, сказал Кельсий. — Байкал терзают, его пытаются превратить в помойку. Я не хочу стать такой же мразью, как они там, — кивнул в сторону города. — Согласен! Чтобы не было соблазна — убейте меня, если отступлюсь от клятвы! Орден Верных — вот наше имя!

— Кому верных? — чуть заикаясь, спросил Упарников, уже протягивая руку.

— Ему! — зачерпнув ладонью воду, сказал Кельсий.

Все взгляды обратились к Федору, и он, пожав плечами, молча протянул свою ладонь.

— Русский мужик за компанию удавится! — хмыкнул Блуда.

Никто не знал, что Федька был мечтателем, что с ранних лет зачитывался Александром Грином.

Вся короткая жизнь в тот миг промелькнула перед его глазами. Родители, мотавшиеся по стройкам и нигде не задерживавшиеся подолгу. Таежные рабочие поселки с дружным братством соседей, с вечерними прогулками при ноже за голенищем. Все получали немалые деньги, а жили примитивно и пошло. Вонь перегоревшей солярки, грохот, безжалостно истерзанная тайга за чертой поселков: часто без всякой надобности, просто для куража…

Не любил Федька ни своей семьи, ни своего окружения из людей, оторвавшихся от степенного крестьянского быта и не ставших тем, кем показывали их в кинофильмах: честным, гордым, культурным народом. С пятого по восьмой класс он страстно мечтал стать охотником и жить в тайге.

Из-за этой мечты чуть не бросил школу. Но однажды увидел настоящего промысловика, униженно просившегося со своими мешками в вахтовку. Запомнилась его улыбочка — человека второго сорта, хоть и себе на уме. Запомнились высокомерные, чванливые насмешки работяг, которые могли ему помочь, а могли и не помочь.

С тех пор быть простым охотником Федьке почему-то расхотелось, а жить в тайге, в горах или возле моря — нет. И оттого мечталось ему о всякой несуразице даже в институте, куда поступил не столько для того, чтобы получить профессию, сколько наслышавшись о потрясающей романтике студенческой жизни будущих охотоведов.

Родины как населенного пункта, с которым бы он себя всегда связывал, у Федора не было. Была смутная память о рабочем поселке на Ангаре, где он прожил почти до семи лет. И только здесь, на Байкале, понял, что, мотаясь по стране, родителями, всю жизнь подсознательно искал то единственное место на земле, которого был лишен в раннем детстве.

Чуть испорченные возрастным скепсисом, снова увлекли его мечтания о небольшом дворце, прилепившемся к скалам над самым морем. Рояль в зале с большими окнами, прислоненный к стене карабин, любимая женщина в бальном платье — конечно, ослепительная красавица. Белая яхта под окнами и много, как здесь, на Байкале, солнца и света. И еще, хотелось иметь друзей, таких как Кельсий и Аспирант — умных, воспитанных, порядочных, каких Федор мало встречал в своей жизни.

Рядом с ними баламут Блуда с увальнем Графом не сыпали через слово матерщиной, и Тунгус, робея, признавался, что пописывает стихи.

Федор хотел ответить охотоведам возвышенно и высокопарно, что он всегда мечтал жить в таком месте с такими людьми. Хотелось сказать, что за таких друзей он готов идти в огонь и воду. Но, посопев, он пожал плечами и буркнул:

— Что я рыжий, чтобы отказываться!

— Москва — мужик себе на уме, я его давно знаю, — скаредно съехидничал Блуднов. — Сдать не сдаст, но за нашей спиной ученую степень сделает.

Федор хотел привычно огрызнуться задиристому однокурснику, но все обернулись к сидевшему в стороне Аспиранту. Даже здесь, возле костра, он был в белой рубашке с галстуком под модным пуловером. На нем изящно сидели нездешнего шика потертые брюки, которые еще не дошли до Иркутска и не были по достоинству оценены его жителями.