Под нами - Черное море

Оказалось, что ему удалось вывезти разбитый самолет в Вольскую авиационно-техническуто школу и там в мастерских машину восстановили.

Вот так завершился мой «отпуск». Несмотря на все передряги и переживания, считаю, что сделал немало, и главное — обрел уверенность в том, что семья теперь выживет, преодолеет неизбежные в военное лихолетье трудности. А о том, что значило спокойствие фронтовика за судьбу самых близких ему людей, может рассказать любой ветеран войны…

— Поздравляю с вступлением в строй! — встретил меня полковник П. Г. Коновалов. — Надеюсь, все хворости позади? Какие планы?

— В свой полк, — коротко, не задумываясь, ответил я.

— А у командования есть другое мнение. Словом, приказано оставить вас на Кавказе в должности инспектора бригады по технике пилотирования.

Нужно ли говорить, что это назначение я принял без особого энтузиазма. В другое время, может быть, и попытался отстаивать свое желание вернуться в родную часть. Но тогда еще остро чувствовал свою признательность за проявленную к моей семье заботу и в какой-то мере свою вину за то, что отлеживался на больничной койке, когда товарищи продолжали вести смертельную схватку с врагом. Одним словом, возразить не решился, подумал: "Поживем увидим".

Во время ужина зашел в столовую дежурный и доложил полковнику Коновалову, что на гидросамолете доставили из Севастополя раненых летчиков. Вместе с Павлом Георгиевичем заспешил из столовой и встретил друзей — командиров эскадрилий капитанов А. И. Коробицына и П. С. Пономарева. У Пономарева забинтованная левая рука покоилась на переброшенной через шею марлевой повязке, но с лица не сходила свойственная этому жизнерадостному человеку добрая улыбка. А вот Александра Ивановича Коробицына я узнал с трудом — его голова, лицо были почти сплошь забинтованы, и только небольшая щель давала ему возможность смотреть на мир божий левым глазом.

Поскольку нас никто никуда не торопил, удалось спокойно поговорить, и я узнал о том, что же произошло с моими друзьями.

У Петра Степановича Пономарева все случилось до обидного просто: при заходе на посадку был внезапно атакован «мессером» и осколок снаряда раздробил кисть левой руки. Просто-то просто, а вот как в таком случае сажать машину, может представить только летчик. Пономарев посадил!

А вот рассказ Коробицына был более подробным:

— 28 февраля шесть Ил-2 получили боевую задачу на штурмовку в районе Балаклавы. У меня в эскадрилье летчиков много, а вот с самолетами туго — в строю всего шесть. На сопровождение «ильюшиных» я полетел ведущим, высота облачности около 100 метров, видимость — на пределе.

На обратном маршруте, пролетая над линией фронта, я заметил серию красных ракет в направлении немецких позиций. Передал командование заместителю капитану Васильеву, а сам решил с ведомым посмотреть, что беспокоит пехоту, ведь подобные сигналы бывали и раньше. Прошел над вражескими позициями и обнаружил минометную батарею. Обстреляли мы ее и уже стали отходить, как я почувствовал сильный удар по голове и резкую боль в сразу бессильно повисшей правой руке. Сомнений не было — рядом разорвался зенитный снаряд.

После небольшой паузы Александр Иванович продолжал:

— Когда опомнился, ручку управления самолетом зажал между коленями. Так и повел машину. Лицо заливало кровью, правый глаз затек, а левый пришлось все время вытирать левой же рукой. До аэродрома дотянул, а сесть и без того непросто, а тут еще и не смог выпустить шасси. Сажать самолет на фюзеляж поломка неизбежна, а самолетов и без того мало. Тогда придумал то, чего никогда еще не делал. Расстегнул замок привязных ремней, немного привстал и резким движением здоровой руки растормозил механизм уборки и выпуска шасси. Смахивая с лица кровь, сам не веря, что хватит выдержки, неимоверными усилиями руки и ног провернул все же 32 раза ручку барабана, и стойки шасси стали на замки. Потом, словно в полусне, вывел самолет из крутой спирали, каким-то чудом приземлил его и еще на пробеге потерял сознание…

В начале апреля медики меня признали полностью выздоровевшим, и я смог приступить к своим инспекторским обязанностям. Работа действительно оказалась явно не по мне, привык летать, воевать, водить в бой людей. А на новой должности прямо полководец без войска: никаких тебе подчиненных, хочешь летать — летай, хоть по кругу, хоть в другой гарнизон. Да еще надо уметь ладить со всеми, своевременно составлять для начальства различные бумаги, докладывать то о том, то о другом. Для всего этого нужны люди иного склада, и такие, конечно, есть. Вот их и следовало бы подбирать, чтобы толк был.

Правда, «пострадал» не один я. Мучился в непривычной должности и штурман бригады, тоже летчик-истребитель (впоследствии генерал-лейтенант авиации) Б. В. Синицын, тем более что помимо всего прочего обоих нас привлекли к оперативному дежурству. "Так можно совсем превратиться в штабников", думалось нам.