Под небом Эллады

– Все это хорошо, Филомела. Но дай-ка сюда светильник. Что-то я не вижу смолы на косяках твоих дверей. Ведь вот все вы так: все сделаете, а главное забудете, – прибавил старик ворчливо, когда его собеседница удалилась в дом за огнем и через минуту вернулась с глиняной лампой.

– Так и есть, – продолжал жрец. – Вот я часа три брожу по городу и редко-редко где вижу смолу на косяках.

Филомела виновато взглянула на старца и ничего не ответила. Из груди ее вырвался глубокий вздох. Тем временем жрец обмакнул в урну веничек и быстро помазал двери домика смолой.

^– Так-то лучше будет. Теперь пойду дальше. Наверное, и у соседей твоих нет смолы. А вы еще дивуетесь, что боги насылают на город такие напасти! Ведь сами-то вы не ограждаете себя от них. Сколько предзнаменований и знаков гнева богов видели мы за последние недели! И маслины перестали цвести, и вода в колодцах исчезла, и луна восходила ярко-огненного цвета, и гул под землей слышался по ночам. Но вам все нипочем. Теперь боги наслали на нас великий мор, и каждый час среди наших сограждан много десятков сильных и здоровых людей сходит вниз, в царство мрачного Аида. И как только старый Харон успевает перевозить их всех через мутные воды подземного Стикса![18]

Больше погибло за эти дни славных афинян, чем пало за последние годы на поле доблестной брани! Нет, видно, угасло в вас благочестие…

Филомела хотела было возразить старцу, что за повальной болезнью, охватившей город, число сведущих в религиозном культе людей сильно уменьшилось, и некому показать и научить, что в таких случаях следует предпринять. Но старик как будто угадал ее мысли и проговорил ласково:

– Ты все-таки не печалуйся, согражданка. Не беда, если ты, как женщина, не знаешь, что предпринять. У тебя муж болен, и тебе, в твоей печали и в твоем одиночестве, трудно помнить и исполнять все обряды, требуемые богами и обычаем. Вот потому-то я и взял на себя задачу – восполнить замеченные пробелы и тем хоть несколько умилостивить гнев небожителей. Пойду теперь дальше и посмотрю, кто еще нерадив тут, на вашей улице. Ты же не забудь: через два часа приди с другими в храм Асклепия, где собраны больные, ждущие исцеления от злого недуга и подготовившиеся к этому радостному дню постом, молитвой и очищением. Сегодня, за час до полуночи, назначена всеобщая молитва за больных, которых теперь так много, что не все уместились внутри храма. Если хочешь увидеть всю церемонию и перекинуться словом-другим с больным твоим мужем, помни, что нужно идти пораньше. У меня же пока еще хватит дела. Итак, да хранит тебя всесильная дочь могущественного Асклепия, жизнерадостная Гигиейя![19]

И старик медленной походкой направился вверх по пустынной улице, то здесь, то там останавливаясь у домов, вызывая спрятавшихся во внутренних комнатах уцелевших от злой моровой язвы обитателей их и охотно давая всем мудрые наставления…

* * *

Небольшой, утопавший в свежей зелени окружавшей его рощицы храм бога Асклепия у южного отрога акропольского холма, был теперь ярко освещен. Тесная ограда, замыкавшая дворик перед этим древним святилищем, едва могла вместить всех желавших присутствовать при церемонии врачевания, которая была назначена на сегодняшнюю ночь. Всюду высились стройные бронзовые светильники, и временами густой дым от их яркого пламени облаком окутывал толпу людей, набившихся во двор святилища и стоявших теперь в безмолвном ожидании начала священнодействия, от которого все ждали самых положительных результатов в постигшем город Афины бедствии.

В раскрытые двери ярко освещенного храма хорошо было видно все, происходившее в нем. На каменном полу было разостлано множество покрывал, на которых лежали, лицом к задней стене святилища, больные моровой язвой. Бледные, изможденные лица этих недавно совершенно здоровых и сильных людей казались теперь восковыми и лишь лихорадочным блеском горевшие глаза с несокрушимой верой в силу храмового врачевания, устремленные на статуи бога Асклепия и богини Гекаты в глубине храма, свидетельствовали о том, что на полу лежат еще не мертвецы, а живые люди. Благоговейную тишину, царившую в капище и вокруг него, лишь изредка нарушал тихий стон или глубокий вздох того или другого особенно исстрадавшегося больного. Все напряженно ждали начала церемонии.