ПОД НЕМЦАМИ. Воспоминания, свидетельства, документы.

Оба эти факта одного порядка. В них воплотился политический инстинкт народа, не желающего мириться с большевизмом, первая фаза активного сопротивления большевизму, находящего свое выражение в отрицании большевизма и в готовности примириться со всякой силой, являющейся антибольшевистской. Готовность эта необязательно должна учитывать также качества и особенности той силы, которая борется против большевизма. Дело в том, что врагом № 1 для народа был большевизм, и поэтому всякая система, действующая против него, принималась как дружелюбная[157]. Это совсем не значит, что у русских не было страха перед немцами, — он, конечно, был, — но надежда на лучшее свойственна народам в беде, и поэтому от немцев ждали все же лучшего, чем то, что давал большевизм.

Как я уже сказал, сама немецкая военная машина не была приспособлена для решения политических задач в оккупированных землях лишь своими средствами, и эта кажущаяся слабость на самом деле увеличивала силы оккупации и отдаляла столкновение их с населением. Германская армия была заинтересована только в одном — в сохранении спокойствия тыла. Организация оккупированных земель, управление ими и даже взыскание налогов, кроме случаев прямой военной необходимости, — все это интересовало армию лишь в минимальной степени и постольку, поскольку вызывалось прямой необходимостью. В связи с этим в землях России, занятых германской армией, но не получивших гражданского немецкого управления, создавалась обстановка некоторой свободы населения. Конечно, это был суррогат свободы, и воплощался он, главным образом, в том, что германская армия не интересовалась населением без особой нужды, но все-таки в этих условиях условной свободы могло проявиться стремление народа к устроению начальных форм общежития. И оно проявилось. Если в городах военные коменданты все-таки назначали каких-то лиц из среды русского населения для поддерживания порядка, то в селах и этого не делалось — население предоставлялось собственной инициативе.

Взгляды населения на имущественное право государства

Только условно это можно назвать «взглядом». На самом же деле, с первого дня прихода немцев в населении заговорил инстинкт возвращения имущества, отнятого государством у народа. Так как это было в первые дни оккупации, то этот инстинкт действовал вне влияния какой бы то ни было внешней обстановки, поскольку немцы не считали для себя нужным вмешиваться в то, что происходило.

На западе советское правительство концентрировало огромные запасы военного снабжения. Следует иметь в виду, что вся советская стратегия была стратегией наступления, а не обороны. Она получила свое законченное выражение в утверждении наркома Ворошилова, сказавшего на одном из съездов: «Мы врага будем бить на его собственной территории». Эта стратегия воплотилась не только в характере подготовки армии, но и в географии распределения военных запасов страны. Именно на западе, во всех больших и малых городах, а часто и в селах, были созданы огромные интендантские склады, которые и попали в руки немцев. В это время немецкая армия интересовалась, главным образом, складами военной амуниции, да и то для того лишь, чтобы уничтожить эту амуницию; продовольственными же и вещевыми базами интересовалась мало.

Население на западе, как и во всей стране, во все предвоенные годы испытывало большие продовольственные затруднения. Сахар, жиры, мясо получались населением в очень ограниченном размере, хотя [обычно] торговля была свободная и без карточек. Магазины стояли перманентно пустыми, и достать килограмм сахара считалось за счастье. Когда немцы заняли города, в которых были продовольственные базы армии, население ринулось к этим базам, открыло запасы, и их обилие и разнообразие поразило изголодавшихся. Законом поведения населения в первые дни оккупации стал известный лозунг Ленина «грабь награбленное», бывший до этого полузабытым, а теперь зазвучавший в смысле, противоположном тому, какой ему придавал Ленин в 1917 году. В народе очень сильно было развито сознание, что государство Сталина — грабительское государство, что оно живет за счет грабежа народа. Это порождало сознание права народа вернуть себе награбленное государством. Понятие «государственная собственность» в сознании населения перевоплотилось в понятие «награбленная государством собственность», которая должна вернуться к народу.

В условиях первых дней войны и речи не могло быть о том, чтобы решить этот вопрос о государственном имуществе по справедливости. Поступали так, как в этот момент подсказывал инстинкт, а он вел к возвращению народу отнятого у него государством имущества только одним путем — путем грабежа народом государственного имущества. Если вначале этот инстинкт сдерживался страхом перед немцами, которые могли бы наказать [за] ограбление военных складов, брошенных советской армией, то потом этот страх исчез, так как немцы всем своим поведением показывали, что это их не интересует. Иногда они сами давали населению приказ разобрать по домам то, что оказывалось на базах советской армии.