Под ногами троллей

Впрочем, протиснувшись между рядами с капустой и морковкой, она оказалась напротив дива дивного — в клетке сидела пёстрая птица, размером не меньше ворона. Тело у неё было жёлтое, а голова красная, и на ней — хохол!

От удивления Аррен притормозила и ухватилась за лоток с огурцами.

А птица наклонила голову и сказала:

— Доброго тебя дня, иноземная красавица!

— А… — глубокомысленно ответила девочка, и тут её сбил с ног пузан в засаленном фартуке. А потом наступил на ногу. Вздохнув и оглянувшись, Аррен поняла, что через площадь не протолкнуться. Тогда она принялась работать локтями и, в конце концов, очутилась там, откуда и начинала — в проулке Скорняков. Вся Рыболовецкая улочка была запружена подводами. Отряхнувшись от налипшей на рукава петрушки, она повернула налево — к улице Грязной — и остановилась, как вкопанная.

Возле дома с резными петушками стоял Къертар — но не только он. Раскрасневшись, ему что-то втолковывала рослая, с завидной фигурой девица: спустя мгновение Аррен признала в ней пухлощекую Фанью. Фанья была дочерью молочницы — и уж то ли по этой, то ли по какой другой причине, но изгибов и выпуклостей ей было не занимать. На ней было красивое синее платье, не иначе, как привезённое из-за Моря: Аррен даже подивилась, что Фанья делает в нём на такой загаженной улочке.

Аррен вдруг отчаянно ясно ощутила себя тощей и некрасивой замарашкой; отступила в тень и спряталась, пока они её не заметили. Она не подглядывала, нет; подобное вообще было не в характере Аррен. Но волею Судеб ей было прекрасно видно улицу — и двоих; а не смотреть она не могла.

Къертар смеялся — так, как до этого смеялся только с ней. Губы его лукаво изгибались, а в глазах плясали озорные чёртики. Аррен знала, что по Къеру сохнет половина девчонок Пристани (и они вместе смеются над ними) — но лишь сейчас поняла, почему. Къер стоял небрежно, облокотившись о стену — этакий бывалый воин, отмахивающийся от расспросов млеющих дам; а Фанья волновалась, она привставала на цыпочки, перебирала пальцами и, казалось, алела. Кожа у неё была светлая-светлая, и румянец проступал на щеках прямо-таки, как маки.

Аррен закрыла глаза. Её сердце билось сильно-сильно, хотя она и не понимала почему. Ладони вдруг вспотели. Губы пересохли. Девочка сжала веки так сильно, что глаза заболели — не хотела смотреть. А когда снова открыла глаза — они целовались.

А может, это Фанья целовала его.

Во всяком случае, их губы соприкасались.

Аррен захлебнулась воздухом.

Отступив назад, она бросилась бежать — куда глаза глядят, а глядели они в сторону улочки Южная. Она мелькнула мимо старика Фёлькварта, перекидывающегося в кости со старшиной Бельком, услыхав вдогонку: «Ты куда это, пострелёнок?», пронеслась по улице Мясников, и оказалась напротив своего дома — довольно солидного особняка, с резным крыльцом и росписью, со ставнями и занавесками на окнах.

Она влетела на порог и пулей промчалась по лестнице. Фавра была дома — она и жила у них, в одной из нижних комнат. Аррен услышала её кряхтение.

— Это ты, что ли, воробей? Праздник вскоре, иди умойся хоть!

Но она не хотела слышать ни о чём.

Дом, город, все его обитатели — вызывали отвращение.

Но дом — особенно: старый, с коврами, изъеденными молью и выцветшими гобеленами — отец купил его, когда разбогател на Северных островах. Она прошла мимо комнаты мамы — оттуда веяло запахом южных благовоний и каким-то особенным значительным МОЛЧАНИЕМ, поднялась по лестнице на чердак и притворила за собой дверь.

Чердак был старый, неубранный, повсюду клоками лежала пыль. Смели её по углам и забыли, а в ней завелись пауки. И всё же, здесь ей стало полегче — солнечные лучи падали через прохудившуюся крышу — медовые, яркие.

Наконец, она дала волю слезам. Неудивительно, что Къертар заигрывал с Фаньей — право слово, есть на что взглянуть: вся ладная, озорная, бесовская, грудь колесом. Сказать по правде, Аррен тоже была хороша, но не догадывалась об этом — просто красота у неё была на заморский лад. Старики поглядывали на неё, и вспоминали: что в Семистолпном все девы такие — высокие, стройные, с локонами инеистыми.

И мать Аррен была такой — когда привёз её отец из Первого царства, едва ли не с самих Великаньих Гор. Профиль гордый, нос прямой, шея лебединая. Красавица была мать Аррен, по имени Эйлагерла — но холодная и замкнутая, будто чуралась простых обычаев острова Рыбного. Видно было, что Аррен со временем пойдёт в неё; а пока напоминала чумазого мальчишку с непокорной гривой нечёсаных волос.

Толи дело — Фанья…

Девушки с Островов были совсем другие — румяные, круглощёкие, «сдобные».

«Вот пусть он с ней и гуляет, — разозлилась Аррен. — Бегать мне за ним, вот ещё».

Пылинки танцевали в лучах, золотые, медвяные. Кровлю надо бы подлатать — да вот отца дома не было: уплыл он на Холодные острова, и до сих пор ещё не вернулся. Покупал пушнину, сало, соль; продавал безделушки, толчёный перец, вино.