У меня замечательный дедушка, и все ребята немножко завидуют мне, что я его внук. Его все называют Старым Космонавтом. Он был первым из людей, кто побывал на Марсе, и первым открыл дорогу в Большой космос.
Сейчас дедушка уже очень старый и не может летать, но все молодые космонавты приходят с ним советоваться. Он главный консультант Комитета по астронавтике.
Я очень люблю смотреть на дедушкино лицо. Оно все покрыто шрамами и рубцами от ожогов. Он пережил массу приключений там, в космосе. Про него написана целая куча книг, и все они у нас есть.
Я страшно боюсь, что дедушка может вдруг умереть,- ведь он такой старый.
Мой папа тоже в космосе. Дедушка говорит, что он вернется, когда я уже буду совсем большим.
Папа не знает про то, что мама умерла, потому что тем, кто в космосе, нельзя сообщать печальные вести.
Теперь мы живем вдвоем с дедушкой. Он мне часто рассказывает про то, как он был молодым, и про космос. У него на столе стоит фотография членов экипажа "Метеор". Там они все совсем молодые: и дедушка, и Физик, и Геолог, и Доктор.
Дедушка очень любил Физика. Когда мы идем гулять, он всегда ведет меня к памятнику Физику, на котором написано:
ЛЮДИ - ГЕРОЮ КОСМОСА Геолога и Доктора дедушка тоже очень любил. Он говорит, что сначала они не понимали друг друга, а потом подружились на всю жизнь и много лет летали вместе. Сейчас уже их нет в живых.
Вообще из дедушкиных товарищей остались только Конструктор и Диспетчер.
Они часто приходят к нам в дом и говорят об очень интересных вещах.
Вот и тогда они сидели в столовой и дедушка рассказывал про то, как их ждали на Земле через тысячу лет, но "Метеор" попал в ловушку, где со Временем происходят странные вещи, и поэтому они прилетели назад гораздо раньше, когда их никто не ждал, а Конструктор с ним спорил и говорил, что таких вещей со Временем не бывает. Потом дедушка рассказывал им про неедяк, а я лежал в кабинете на диване и слушал, о чем они говорят.
А потом они ушли, и я заплакал оттого, что я еще такой маленький и ничего не могу.
Дедушка услышал, как я плачу, и пришел меня утешать. Он говорил, что скоро я вырасту большим и полечу в космос, что к этому времени построят такие корабли, которые будут переносить нас быстрее мысли в глубины Вселенной, и что я открою новые замечательные миры.
Он меня утешал, а я все плакал и плакал, потому что не мог ему сказать, что больше всего люблю нашу Землю и что очень хочу побыстрее вырасти, чтобы сделать на ней что-нибудь замечательное.
Я буду врачом и сделаю так, что никто не будет умирать, пока он сам этого не захочет.
ПОД НОГАМИ ЗЕМЛЯ Зa последний час полета Эрли Мюллер изрыгнул столько проклятий, что если б их вытянуть в цепочку, ее длина составила бы не меньше нескольких парсеков.
Впрочем, его легко было понять. Планетарное горючее на исходе, никаких сигналов, разрешающих посадку, а внизу - сплошной лес.
Мне тоже было несладко, потому что земная ось оказалась ориентированной относительно Солнца совсем не так, как ей бы следовало, и все расчеты посадки, которые заблаговременно произвел анализатор, ни к черту не годились.
Арсену Циладзе повезло. Он сидел спиной к командиру за своим пультом и не видел взглядов, которые бросал на нас Мюллер.
- Сейчас, Эрли, - сказал я. - Протяни еще немного. Может быть, мне удастся уточнить угол по Полярной звезде.
- Хорошо, - сказал Мюллер, - протяну, только одолжи мне до завтра триста тонн горючего. - Он привстал и рванул на себя рычаг пуска тормозного двигателя.
Я плохо помню, что было дальше, потому что совершенно не переношу вибрации при посадках.
Когда я снова начал соображать, наш "Поиск" уже покачивался на посадочных амортизаторах.
- Приехали, - сказал Эрли. Сплошная стена огня бушевала вокруг ракеты.
Циладзе снял наушники и подошел к командиру.
- Зря ты так, Эрли. Все-таки где-то должны же быть космодромы.
- Ладно, - сказал Мюллер, - могло быть хуже, правда, Малыш?
Я не ответил, потому что у меня началась икота.
- Выпей воды, - сказал Эрли.
- Пустяки, это нервное, - сказал я.
Арсен включил наружное огнетушение. Фонтаны желтой пены вырвались из бортовых сопел, сбивая пламя с горящих веток.
- Как самочувствие, Малыш? - спросил Эрли. Я снова икнул несколько раз подряд.
- Перестань икать, - сказал он, - на всю жизнь все равно не наикаешься.
- Что теперь? - спросил Арсен.
- Газ. Пять часов. Выдержишь, Толик?
- Попробую, - сказал я.
- Лучше подождем. - Мне показалось, что Эрли даже обрадовался предоставившейся возможности оттянуть дезинфекцию. - Ты пока приляг, а мы с Арсеном побреемся.
Арсен засопел. Предложить Циладзе сбрить бороду - все равно, что просить павлина продать хвост.
Эрли достал из ящика пульта принадлежности для бритья и кучу всевозможных флаконов. Он всегда с большой торжественностью обставлял эту процедуру.
Я подумал, что командир нарочно откладывает момент выхода из ракеты, чтобы дать нам возможность подумать о главном. В полете нам было не до этого.
- Нам торопиться некуда, - сказал он, разглядывая в зеркальце свой подбородок, - нас сорок четыре столетия ждали, подождут еще.