Под ногами Земля (Сборник фантастики)

Ведь это было начало 60-х годов, и фантастика в нашей стране завоевывала все новые рубежи. И Варшавский вскоре заслуженно занял один из них, став признанным мастером фантастической новеллы — короткого, динамичного, заряженного мудрой иронией рассказа. Большинство его рассказов подобны туго сжатой пружине, которая, стремительно распрямляясь, ошеломляет читателя последней строкой или даже заключающим словом. Это были рассказы-гипотезы, рассказы-пародии, рассказы-предупреждения, рассказы-притчи.

Он любил обращаться к давно известным в фантастике ситуациям и к литературным героям других авторов, но, откровенно иронизируя над традициями жанра, все переворачивал по-новому — по-своему… Так, например, он поступил со знаменитым сыщиком Шерлоком Холмсом и его постоянным спутником и другом доктором Ватсоном в рассказе «Новое о Шерлоке Холмсе», в самом конце которого неожиданно выясняется, что Холмс всего-навсего робот, сконструированный доктором Ватсоном.

При всей лаконичности авторской манеры Ильи Варшавского его «самые фантастические» рассказы поразительно достоверны и почти всегда ироничны, окрашены тонким, мудрым юмором. Оттенки его юмора самые разные, начиная от веселой улыбки (рассказы «Роби», «Курсант Плошкин») и грустной ностальгической усмешки («Молекулярное кафе», «Внук») до беспощадного сарказма, как, например, в цикле рассказов о вымышленной стране Дономаге, в которой развитие науки и техники не дало людям счастья, а превратило их в безвольных рабов тоталитарного строя.

Пожалуй, самый фантастический из всех рассказов Ильи Варшавского — это «Петля гистерезиса», открывающий книгу. Кому-то может показаться, что это всего лишь блестящая пародия на многие научно-фантастические произведения, в которых Иисус Христос изображается пришельцем со звезд, либо что это еще один научно-фантастический рассказ о парадоксах путешествий во времени. В действительности же это произведение, как и многие еще в данной книге, гораздо глубже и многослойнее. Рассказ об обыкновенном чудаке, оказавшемся в необыкновенной, критической ситуации, рассказ о научной одержимости, о поразительной находчивости в трудные мгновения, о скрытых резервах человеческого интеллекта.

Мудрая многослойность является характерной чертой многих рассказов Ильи Варшавского, как более ранних — преимущественно научно-фантастических и пародийных, так и поздних, которые критики (например, В. Ревич — Все написанное Ильей Варшавским. — Фантастика 75–76. М; Молодая гвардия, 1976. С. 361–368.) склонны относить к серьезной социальной фантастике («В атолле», «Инспектор отдела полезных ископаемых», рассказы о Дономаге).

К числу таких наиболее поздних «серьезных» произведений И. Варшавского относится и социально-сатирический рассказ «Бедный Стригайло», публикуемый впервые.

В памяти всех, кто его знал, Илья Иосифович Варшавский, эрудированный инженер и блестящий рассказчик, уложивший в фундамент послевоенной советской фантастики свыше восьмидесяти своих рассказов, остается удивительно милым человеком. Всегда спокойный, исключительно вежливый, доброжелательный к окружающим, остроумный, слегка ироничный, находчивый, блестящий полемист — истинный интеллигент «старопетербургской пробы»… Беседы с ним всегда были увлекательны и необыкновенно приятны и всегда обогащали собеседников.

Уже будучи тяжело больным и, по-видимому, догадываясь о близком конце, он находил в себе силы сохранять и мужество, и свою доброжелательно-ироническую, немного мефистофельскую, улыбку мудреца, хорошо познавшего жизнь.

Он был только рассказчиком, но ведь рассказ, пожалуй, наиболее трудный жанр художественной литературы. Поэтому хороших рассказчиков мало; в советской фатастике Илья Варшавский пока остается единственным. Мне кажется, его роль в фантастике в чем-то подобна роли О. Генри в американской прозе.

Между ними можно протянуть нити сходства — и в поэтике творчества, и в судьбах, и в том, что каждый из них совершил для избранного ими жанра.

В предисловии к своей первой книге (Молекулярное кафе. Лениздат, 1967. С. 3–4.) Илья Варшавский написал:

«В моей биографии нет ничего такого, что может объяснить, почему на пятьдесят втором году жизни я начал писать научно-фантастические рассказы. Поэтому биографические данные я опускаю. Могу только сообщить, что пишу рассказы потому, что не умею писать повести и романы. Если бы умел, то обязательно писал бы, но тогда пришлось бы объяснять, почему я не пишу рассказы»