Впрочем, как говорится, не будем уточнять. Субъекты вроде Смарыги у меня всегда вызывали отвращение. Обтрепанные брюки, грязные ботинки, на пиджаке перхоть, а самоуверенности хоть отбавляй. Был у него в так называемой лаборатории — черт знает что! Сарай какой-то. То ли дело Дирантович. Входишь к нему в институт — дух захватывает. Здание в модерне, сплошное стекло, бесшумные лифты, импортная аппаратура, кабинет, как у министра, и такая секретарша, что полжизни отдашь! Старик в этих делах понимает толк.
Но что меня совершенно покоряет в Арсении Николаевиче, так это его манера держаться. Этакое вежливое, внимательное высокомерие. Ничего напускного, все совершенно естественно. Вот что значит настоящее воспитание!
Я, признаться, как-то интересовался его данными. Из дворян. Отец до революции большие чины имел. Теперь, конечно, на такие вещи смотрят сквозь пальцы, но в свое время, вероятно, испытывал кое-какие трудности. И все же, говорят, быть ему вице-президентом!
Отношения с Пральниковым у него всегда, кажется, были натянутыми. Тот вообще был какой-то ненормальный. Мне часто приходится сопровождать иностранных ученых. Я обслуживаю физиков. Для каждой делегации заранее разработана программа, в зависимости от ранга, разумеется. Для самых высоких — беседа с шефом, посещение института Дирантовича, «Лебединое озеро», в антрактах — икра, водка, семга, потом экскурсии в Загорск и прочее. На память — сувениры, пусть знают русское гостеприимство! Так вот, в последнее время все прямо с ума посходили. Подавай им Пральникова, и только! Я не очень разбираюсь в его работах. Смотрел как-то оттиск статьи, ничего не понял. Признаться, начисто забыл высшую математику. Однако ходил он в гениях. Возить к нему иностранцев было сущим наказанием. Выйдет к гостям в старом застиранном свитере, карманы брюк набиты табаком, в зубах вечно торчит вонючая трубка. Никогда не спросит у дам разрешения курить. Помню, как-то было заседание Комитета, много приглашенных. Все идет на высшем уровне, один Пральников непрестанно дымит. Горелые спички складывает на столе. Наконец шеф не выдержал и сказал: «Семен Ильич, у нас тут воздух кондиционированный, может, дождетесь конца заседания, тогда и покурите?» А Пральников поднялся и говорит: «Зачем же ждать? Я лучше в институт поеду, там у меня воздух по моему вкусу». Смахнул спички в карман и ушел.
Так вот, привезешь к нему делегацию, начинаются споры. Английское произношение у Пральникова как у школьника, французское и того хуже. А тут разгорячится, ни слова не поймешь, хватает собеседника за руки, перемажет им пиджаки мелом. У него в кабинете висела большая доска, он на ней во время разговоров всегда что-то рисовал.
У нас такое правило установилось: приехали иностранные гости — сервируй хотя бы чай. Пральников — ни-ни, никогда. Я ему раз намекнул, так он меня чуть не выставил. «У меня, — говорит, — не харчевня, они за другим приходят».
Вот вам, так сказать, прототип. Теперь о самой затее. Конечно, все это собачий бред. Я не ученый, не лезу в гении, но у меня намечен твердый жизненный путь. Человеку отпущена всего одна жизнь. Все дело в том, как ее прожить. Для того чтобы чего-нибудь добиться, нужно прежде всего воспитание.
Если стремишься к успеху, должен работать над собой непрерывно. Тут на хромосомы с генами полагаться нечего. Нужно выработать в себе умение разговаривать с людьми, культуру поведения и даже осанку. Да, да, осанку. В тех сферах, где я надеюсь занять подобающее положение, осанка тоже имеет немаловажное значение. Посмотришь на иного деятеля, впервые севшего в отдельный кабинет, смех разбирает. Прет пузом вперед, за столом восседает, как наседка на яйцах, на собеседника глаз не поднимает, подчиненным «ты» говорит, в разговоре двух слов связать не может. Все это дешевка!
Способность непринужденно войти в ложу театра или в зал приема, поддерживать беседу со случайными знакомыми, знание языков и современной литературы, хорошо сшитый костюм, элегантная обувь придают человеку куда больше веса, чем самоуверенное административное хамство. Оно нынче не в моде.
Я очень слежу за собой. Не пью, не курю, утром зарядка с эспандером, холодный душ, два раза в неделю плаваю в бассейне. Много читаю. Отечественную литературу, по правде сказать, не жалую. Классики еще в школе опротивели, а то, что печатается в журналах, за редким исключением, — потребительский товар. Я, конечно, понимаю, что нужно воспитывать массы. Социалистический реализм и все такое. Но не будешь же разговаривать с иностранцами о подобных ремесленных поделках. Я, слава богу, все могу читать в подлинниках. Джойс, Сэлинджер, Камю, Селин. Селин мне особенно нравится. По-моему, «Путешествие на край ночи» — выдающееся произведение. Я люблю такие вещи, где человек показан голеньким, со всеми его пороками и страстишками. Немцев, за исключением Ремарка, не люблю. Пробовал читать Томаса Манна, не выдержал. Скукотища!