– Так вот, относительно Генри мы были на востоке. А на противоположной стороне, на западе, он разглядел какую-то землю, вершины гор. Минувшим днём он повторил свой манёвр и снова увидел те же вершины.
Убедившись, что его внимательно слушают, О’Брайен продолжил:
– Я предлагаю переправиться на ту землю. Погода благоприятствует этому. Первым рейсом переправим раненых и детишек, уже путешествующих на плотах. За сутки мы сгоняли бы туда и обратно. Следующим рейсом отправим подростков и с ними женщин. Ну а там заберём тех, которые останутся последними.
– А банда, что сторожит нас на равнине, она, по-твоему, будет спокойно наблюдать, как мы уплываем? – сказала Марта.
– Эти скалы представляют собой неплохую оборонительную позицию, – вмешался в разговор Игорь. – Если загородить камнями расщелину, по которой мы поднялись сюда, они станут почти неприступными. В них можно продержаться столько времени, сколько потребуется на переправу.
– Но уплыть за море, – задумчиво, словно размышляя вслух, сказала Марта, – значит, навсегда покинуть равнину, Бристольский залив, Лазурный берег. Это наша родина, здесь родились наши дети.
– Уплыть туда – значит, сохранить наши жизни, спасти от гибели или чего-то худшего наших детей, – корректно возразил ей Свенсен. – Меня, например, предложение о переправе заинтересовало. А что скажет Игорь?
– Я думаю, О’Брайен предлагает наилучший вариант, – Игорь обнял ирландца и дружески похлопал его по спине. – Молодец, возможно, то, что ты предлагаешь, спасёт нас всех.
Оба плота ушли той же ночью. Первым рейсом вместо Паолы отправили Марту, вооружённую копьём и луком со стрелами, чтобы было кому при необходимости защищать на незнакомой земле раненых и детей.
Как ни медленно тянулось время, на смену ночи пришёл день. Засевшие в скалах бристольцы внимательно вглядывались в простиравшиеся перед ними окрестности. Полноценный день давно уже сменил предутренние сумерки, а на равнине не было заметно никакого движения. Только часам к девяти неприятель понял, что беглецы не намерены покидать своё убежище. Сняв засады, он обложил его с трёх сторон.
Несколько групп вооружённых мужчин расположились у костров и стали готовить еду. Осаждённым чудился запах жареного мяса. Имевшиеся небольшие запасы пищи и воды были отданы детям, и взрослые страдали от голода и жажды. Всё нещаднее палило солнце, скалы раскалялись, и если бы не ветер с моря, в этом каменном мешке можно было бы заживо испечься. Люди прятались в тень, но скалы, к которым они жались, словно истекали жаром. За спиной, в бухточке, постоянно раздавался плеск волн, и Игорь разрешил женщинам и малым детям купаться столько, сколько им захочется. Мужчины и мальчики постарше, способные стрелять из лука, спускались к воде поочерёдно, по одному и по двое.
Пленный не получал никаких поблажек, и ему приходилось тяжелее всех. Кроме рук ему связали и ноги. Он сидел неподвижно в тени и казался безучастным ко всему происходящему.
Из жалости Веда несколько раз наполняла бурдюк морской водой и опрокидывала его на голову несчастного.
– А ты знаешь, он понимает английский, – сказала она, подойдя к Игорю. – Он вроде бы сидит, как изваяние, но я долго наблюдала за ним и заметила, что он реагирует на наши разговоры, на какое-нибудь слово или фразу, содержащие более-менее важную информацию.
– Да ладно! Откуда ему знать английский?
– Уверена – я не ошибаюсь.
Они подошли к пленному. Игорь сел перед ним на пятки и подался вперёд, опершись руками о колени. Его лицо оказалось вровень с лицом вражеского воина. Это был широкоплечий, выше среднего роста парень лет восемнадцати. Его веснушчатое лицо обрамляли рыжие волнистые волосы. Это было главное отличие парня от его более темноволосых сородичей. На нём была кожаная куртка хорошей выделки. На обнажённой груди покоилась свисавшая с шеи кожаная же ладанка. Игорь потянулся к ней, чтобы рассмотреть получше, но пленный порывистым движением связанных рук прикрыл её.
– Не трогать! – сказал он по-английски.
Игорь и Веда обменялись взглядами.
– Ты англичанин? – спросил Игорь.
– Да.
– Как тебя звать?
– У меня два имени. Моя мать звала меня Томасом.
– Она жива?
– Нет.
– Что у тебя на груди?
– Её портрет.
– Можно взглянуть?
– Нет.
– Твои товарищи тоже англичане?
– Нет. Среди них есть один француз… Метис – он француз наполовину, мать у него австрийка. Он не говорит по-французски. А по-английски знает вдвое меньше моего. Остальные…
– Откуда ты знаешь английский?
– Меня учила ему моя мать.
– Ты любил её?
– Да.
– А кто твой отец?
– Его тоже нет в живых. Он погиб в бою. Он летал, как птица. Он летал, находясь внутри очень большой прочной птицы. Она называлась самолёт.
Игорь и Веда понимающе посмотрели друг на друга. Веда смахнула выступившие на лице бисеринки пота.
– Твоего отца звали Ричард Джексон? – спросила она.
Пленный удивлённо вскинул голову, глаза его сверкнули лихорадочным огнём.
– Откуда вы знаете его имя?
– А твою мать звали Элен, – уже утвердительно сказала Веда.
Потрясённый Томас словно окаменел.