Под опасным солнцем

Я сижу позади Янна, он невозмутимо ведет машину. Ловлю себя на том, что мне нравится исходящее от него ощущение спокойной силы. Мари-Амбр дохлебывает уже третью бутылку пива, пустые катаются сзади, того и гляди разобьются на очередной выбоине. Элоиза вытребовала себе место рядом с водителем, чтобы щелкать все подряд — банановые рощи, вулканические пики, нависшие над Тихим океаном, диких лошадей-канатоходцев, буйство тропических джунглей в окружении наступающих линий карибских сосен. Как можно, оказавшись в таком великолепном месте, где кругом нет и следа человеческого жилья, лишь тысячелетнее противостояние гор и океана, довольствоваться тем, чтобы любоваться им через объектив размером меньше квадратного сантиметра?

Время от времени Элоиза, оторвавшись от видоискателя, смотрит в зеркало заднего вида. Чтобы меня подразнить?

Я сижу на королевском троне, на месте Фарейн, видала, Клем?

Она явно подстерегает мою реакцию. Знала бы она, как мне это все безразлично! У меня других забот полно, мне не до ревности. Да и с чего бы мне ревновать?

Я, в свою очередь, изучаю лица сидящих в «тойоте». Пассажирки, поглощенные своими мыслями, смотрят на океан и на Мохо-Тани — остров, спящим китом поднимающийся на синем горизонте. Думаю, всех нас больше занимает убийство Титины, чем место под солнцем рядом с единственным мужчиной, втиснутым вместе с нами в эту брошенную в океан бутылку. Каким бы привлекательным он ни был.

Не могу сосредоточиться ни на пейзаже, ни на лицах. Из головы не идет то, о чем мы с Маймой говорили несколько минут назад, складывая простыни. Она была откровенна со мной как никогда раньше, но мы не успели перейти к недавним событиям. Как далеко она продвинулась в своих поисках? Я уверена, что она воспользуется нашим отсутствием, чтобы беспрепятственно заняться расследованием, разузнать насчет каждой из нас. И нельзя ее этим попрекнуть. Мы с ней похожи. Обе потихоньку доискиваемся до истины. Разумеется, лучше бы нам сотрудничать, а не вести расследование по отдельности, оберегая наши маленькие секреты… Но между нами стоит Янн. Детективные истории все равно что любовные, втроем всё всегда сложнее.

Петли, крутые спуски и подъемы, у обочины стоят несколько бульдозеров, можно надеяться, что дорогу, метр за метром, когда-нибудь заасфальтируют. Мы едем мимо кокосовых рощ, изредка попадаются одинокие дома, рядом с каждым сушилка для копры, белого золота Хива-Оа. Элоиза фотографирует большие деревянные террасы, на которых сушится белая мякоть кокосовых орехов, потом она отправится на парфюмерные фабрики Таити, чтобы, соединившись с цветами тиаре, превратиться в священное масло — монои.

— Нам сюда, и никаких мятежей на «Баунти», — тонко замечает Мари-Амбр.

Кокосовые, банановые и грейпфрутовые рощи длинными, исполинскими зелеными языками дотягиваются до самых пляжей. Деревья стоят навытяжку, будто войска, готовые к схватке с вражеским десантом. Если первые ряды упадут, им на смену встанут остальные.

Я вижу первый пляж. Мотуа. Первая деревня. На этот раз красота открывшейся картины гонит все прочие мысли. Три пироги, два гамака, подвешенные между кокосовыми пальмами, качели и четверо бегающих вокруг детей. У меня странное чувство, будто я вошла в чей-то дом. Подстриженная зеленая лужайка, каменные стенки высотой по колено, и повсюду обилие цветов. Гибискус дождем льется со свода плюмерий. Здесь каждая деревня — это сад. Островитяне за ними ухаживают и гордятся ими. То, что внутри лачуг, не имеет значения, там только спят. Главное — то, что снаружи.

Мы уже выезжаем из деревни. Снова чередуются головокружительные спуски, резкие подъемы и виды на недоступные бухты. Краски в пополуденном сиянии великолепны. За поворотом узкого уступа нам преграждает путь стадо диких коз. Янн сбрасывает скорость, показывает пальцем вниз — под карнизом лежащее на кромке пляжа ожерелье из домов в пальмовом ларце.

— Пуамау!

Еще несколько километров — и он останавливается у маленькой белой церкви. Мари-Амбр первой выскакивает из машины.

— Пуамау, — повторяет миллионерша. — Считается, что это самое красивое место на острове.

И на мгновение умолкает, чтобы полюбоваться проглядывающим между стволами длинным пустым пляжем. Вдалеке остров-черепаха Фату-Хуку высовывает голову из панциря. Слышен детский смех. Мари-Амбр поворачивается к Элоизе:

— Знаешь, после смерти Гогена его вдова вернулась сюда жить. Ей было четырнадцать лет, и она носила его ребенка. Все ее потомки живут здесь. В деревне, наверное, полным-полно детишек, в чьих жилах течет кровь гения.

Взгляд Мари-Амбр останавливается на детской площадке с ржавой горкой и шиной, подвешенной к ветке баньяна.

— Маленькие гении, — продолжает она, — живущие в часе езды от ближайшей бакалейной лавки. Прибавь к этому четыре часа самолетом до Таити и еще двадцать четыре до Парижа — и ты поймешь, что они точно никогда не увидят ни кисточки, ни очереди в музей и тем более ни одной картины своего предка.