Под опасным солнцем

— Мы знаем, кто убийца, — спокойно сказал Янн. — Это Клеманс. Я слежу за ней, я буду искать подтверждения своим догадкам и найду. Я воспользуюсь нашим преимуществом, чтобы загнать ее в угол, она не догадывается, что мы ее опознали.

Очень уж ты уверен в себе, мой капитан.

— Ты можешь верить своему чутью, но будь осторожен, в «Десяти негритятах» убийца не так глуп, чтобы оставлять свои отпечатки. Он притворяется мертвым и…

Я замахнулась, чтобы бросить камешек, Янн свободной рукой меня удержал.

— Майма, Мартина на самом деле умерла! И Пьер-Ив Франсуа тоже, в этом нет никаких сомнений. Он не притворяется мертвым, его труп был уже окоченевшим. Совсем окоченевшим. И даже слишком окоченевшим, его не могли убить этой ночью. Он, несомненно, был убит вчера в хижине мэра.

Я задумалась, моя рука напряглась еще сильнее.

— Вчера? В хижине мэра? С ним была мама! Логично, правда, раз она с ним спала? Значит, мама его и убила! Вот и хорошо. Раз так, лучше она, чем Клем!

Капитан еще крепче сжал мое запястье. А я стиснула гальку в кулаке так, что едва не раздавила.

— Не выдумывай. Пусть Мари-Амбр тебе не биологическая мать, но она тебя любит. Она дорожит тобой. Она заботится о тебе. Она гордится тобой. Она…

— Она ни слова обо мне не сказала в своем завещании! Ни одного. Ни про меня, ни про папу.

Я выдернула у Янна руку и встала. Слишком резко. Поскользнувшись на мокрых камнях, выронила камень и грубое слово, потом распрямилась.

— Я есть хочу. Пойду завтракать.

— Пообещай мне не оставаться наедине с Клем.

— Я думала, ты хочешь следить за ней так, чтобы она ничего не заметила? Если я не буду с ней разговаривать, она что-то заподозрит! И вообще твоя версия никуда не годится. Как Клем могла оказаться в хижине мэра? И на старом кладбище?

— Хорошо, — сдался Янн. — Ничего не меняй, продолжай с ней разговаривать, но всегда только в «Опасном солнце», и чтобы всегда рядом был кто-то из взрослых. И в одном ты права. После звонка Фарейн я всего через несколько минут был на старом кладбище. Как убийца, если он ночевал в пасионе, мог добраться туда первым?

Мы поднимались к пансиону. После ночной грозы поросшие пальмами скалы сияли такой чистой зеленью, что пейзаж казался нереальным, будто слишком контрастная фотография. Я предложила разгадку, и в моем голосе не слышалось ни малейшей гордости.

— Легко!

— Что легко?

Я продолжала говорить, не оборачиваясь и не торопясь:

— В «Опасном солнце» три лошади, Фарейн взяла одну, Авае Нуи. Если бы ты присмотрелся, когда уезжал на внедорожнике, то наверняка заметил бы, что в поле осталась только одна, Фетиа. Повторяю тебе — легко! Убийца погнался за твоей женой на третьей лошади, на Мири.

Моя бутылка в океане Глава 19

На аллее «Опасного солнца» появляется фигурка Маймы, и я вздыхаю с облегчением. Янн идет в двух шагах позади нее, будто гонщик, который вымотался на горном этапе и уже не может рвануть на финишной прямой.

Мы все уже сидим за столом на террасе, Танаэ, По и Моана снуют с тарелками взад и вперед через зал, подают завтрак, к которому никто не притронется. Я, может, кофе выпью. Кажется, никто за все время ничего не сказал. Иногда одна из нас всматривается в небо, не понимая, почему полиция еще не прибыла. Ни у кого не хватает духу снова приставать с вопросами к Янну, ночью он нам подробно отчитался: убийство Пьер-Ива, совершенное, вероятнее всего, в ту же ночь, что и убийство Мартины, исчезновение Фарейн. И заверил нас, что едва взойдет солнце, как самолет с полицейскими с Таити приземлится на Хива-Оа.

Солнце взошло.

И никаких полицейских, только убийца.

Я улыбаюсь Майме, я приберегла ей местечко рядом с собой, но она проходит мимо, не взглянув на меня, и садится на другом конце стола. Уплетает фири-фири, на меня по-прежнему не смотрит.

Все уставились в свои чашки, пустые или черные, странные зеркала. Жак Брель сегодня не явился, чтобы довести нас до слез, Танаэ недостало решимости сопроводить завтрак компакт-диском, как всегда по утрам. Только Оскар с Гастоном нарушают безмолвие своими нестерпимо жалобными «кукареку».

Я не сдаюсь, пытаюсь перехватить взгляд Маймы. Она старается выглядеть естественной, насколько это возможно для девочки-подростка в такой момент, после встречи со смертью, после того, как впервые пришлось столкнуться с чем-то тяжелым. Я знаю Майму. Ее глаза затуманены не только непривычной серьезностью, взрослым сочувствием к боли. Я различаю в ее взгляде еще и ярость, и страх.

Она боится меня.

Почему?

Завтрак быстро заканчивается. Никто не гонит Гастона с его пернатым гаремом, когда они влезают на небрежно протертый По и Моаной стол на террасе, чтобы прикончить кокосовые оладьи и склевать крошки бананового пудинга. Мы все встаем, каждый сам по себе, но никто не уходит далеко, за исключением Янна, который с телефоном в руке направляется по аллее к фаре Танаэ.

Все следят за всеми, будто в самом плохом фильме ужасов. Я чувствую себя в шкуре той, что умрет, как и все прочие невинные жертвы.

Однако больше всего я боюсь не за себя.

— Майма?