Под опекой

Он не казался шокированным поведением Тани. Каждый раз, когда Владимиру что-то не нравилось в словах или поступках подопечной, он охладевал, отстранялся от девочки, будто напоминая, что он ей не родня. Ее проступки его не опозорят и не расстроят. Зато вот она может остаться совершенно одна. Поэтому Татьяна боялась испытывать терпение Владимира. При виде его недовольного лица ее пробирал экзистенциальный холодок. Она где-то что-то читала или слышала про экзистенцию, но толком не представляла, что это и где.

Когда Широков и Таня уселись в предпоследнем ряду одного из самых больших залов, девочка решила заговорить снова. В руках от волнения она перебирала надорванный билетик. Остальные зрители еще не подошли, а те, кто сейчас входили вслед за ними, рассаживались где-то посередине зала. Тишина и приглушенный свет создавали ощущение тайны и одновременно толкали на доверительную беседу.

– Я бы хотела познакомиться с Нилом, – прошептала Таня на ухо Владимиру, словно загадывала желание над волшебным колодцем.

– Ты читала его? – резко повернулся к ней Широков.

– Взяла у одноклассницы, – призналась девочка.

– Не то, что бы я был против, – задумался Владимир, радуясь про себя, что Таня хоть с кем-то подружилась настолько, чтобы обмениваться книгами. Он не особо следил за тем, что его подопечная смотрит или читает. Горбатого могила исправит – привык повторять Широков. Если уж в человеке возникла определенная тяга, ее не вытравишь. А будешь заглушать – она проявит себя с другой, возможно, еще более худшей стороны. – Не все, что я печатаю, я стал бы читать сам, – наконец ответил Широков.

– Мне кажется, прекрасный автор! – воспрянула девочка, когда самая страшная минута осталась позади.

– Как знаешь, – вздохнул Владимир и поднял голову кверху на маленькие желтые огоньки на потолке. Народ собирался. – Я могу пригласить его к нам домой в гости, – произнес Широков, испросив совета у искусственного созвездья над головой. – Уверен, он согласится.

– Правда? – Таня не верила своим ушам.

Внезапно начавшаяся гигантская реклама не отвлекала ее. С экрана иностранная легковая машина катилась на зрителя, набирая скорость, а голос за кадром говорил о необходимости соблюдать правила дорожного движения.

– Да, правда, – отчеканил Широков. – Вместе с женой.

– С женой? – лицо Тани потеряло всякое выражение, свет с экрана выхватывал ее бледные скулы, лоб и подбородок.

– Он женился несколько месяцев назад, насколько мне известно, – отвечал Владимир, сосредоточившись на экране. – С мужчинами иногда такое случается, – он говорил таким остывшим, притупившимся голосом, будто ни к мужчинам, ни к людям вообще не имел никакого отношения.

– Не со всеми, – шепнула Таня, когда фильм уже начался.

Неприятная новость выбила ее из колеи. На минуту девочка потеряла бдительность. «Вот невезуха – вырвалось», – пронеслось у нее в голове.

– Да, не со всеми, – кивнул Широков. По его сероватому лицу мелькали цветные тени, будто он смотрел на фейерверк или огромный аквариум с подсветкой. – С некоторыми случается что похуже.

Хуже – это воспитывать чужого ребенка? Но разве они с Владимиром чужие? Таня знала его с детства. Он не был частью семьи, но и гостем – тоже. Ему не нужен был особый повод, чтобы позвонить ее родителям, чаще всего – отцу. У Владимира тогда были вечные деловые вопросы к нему. Поэтому, переехав к Широкову, девочка не почувствовала, что закончился один этап ее жизни и начался следующий, хотя Владимир пытался сделать вид, что так и есть. Когда Таня расспрашивала его о работе с отцом, он отвечал скупо и без интереса:

– Твой отец работал в те годы над книгой, – отвечал Широков.

– Что за книга? Роман? – Татьяна ожидала прочитать в нем послание от ушедших родителей. Она уже видела перед собой пророческие строки утешения, будто ее отец и мать давно собирались в последний грозный путь. Фантазия девочки разошлась до того, что она уже угадывала фразы из еще непрочитанной книги.

– Трудно сказать, – был ответ.

– Что ты имеешь в виду?

– Твой отец тогда был одержим идеей создания универсального жанра, понимаешь? И роман, и новелла, и поэма, и все на свете – в одном флаконе или – ироничнее – под одной обложкой. И даже не пытайся спрашивать, о чем была книга! Это невозможно пересказать.

– Но тебя заинтересовала идея? – прищурилась девочка.

– Немного, – вздохнул Владимир. Он не любил проявлять любопытство. – Мой договор с твоим отцом был скорее актом милосердия, чем деловой сделкой. Пока он работал, твоя мать содержала семью. Она не справлялась. Ты не помнишь, но вы беднели с каждым днем.

– Так чем все закончилось? – настаивала девочка.

– Черновиком, доделать его твой отец не успел.

– А что черновик?

– Неразбериха. Больше похоже на бред сумасшедшего, чем на прозрение.

– И где теперь рукопись?

– Где-то в бумагах, дома или в офисе, я не помню.

– Как же так?! Пять лет назад тебе следовало… в память об отце… – слезы сдавливали Танино горло, будто она тонула.

– Послушай, у меня не похоронное бюро. И я не веду колонку некрологов. Шедевр твоего отца провалился бы – хватит!