Под открытым небом. Том 2

«Хуже, чем старичок, – невесело усмехался он, помня слова матери. – Как она может так угадывать? Ей дано от природы? Она это говорила не только в связи с моим холостяцким образом жизни, её беспокоит моё неверие в жизнь. Я порой так остро чувствую каждый день, уходящий в никуда, в бездну, безвозвратно. И от этого мне не только грустно. Тоскливо. Жалею уже те дни, которые не наступили, которые ещё не прожил. И только моё дело, работа захватывает. Если работа навязывает властно свой ритм, тогда, на время, забываю о зыбкости жизни. И, может, это самые лучшие моменты моего существования? Да ещё встречи с сыном».

Приняв, что счастье быстротечно и обманчиво, и необходимы, видимо, какие-то особые свойства характера, чтобы быть готовым к этому обману, он не постигнул того, чего же ему не хватает. Перестав верить в возможность счастья, пытался холодно понять: это его прорыв в некую суть бытия? И это положительно? Или – ущербность натуры, и от этого многое теряется? Эта захватывающая душу размагниченность порой лишала воли к активной жизни. Но Александр знал: периоды грусти и тоски чаще всего предшествуют взрывам неодолимого стремления действовать, не жалея себя, чтобы потом радоваться зримым результатам! Таким тогда он себе нравился. Ему не нужны были похвала и одобрение окружающих.

* * *

В этот раз он приехал в село поздно. Уже смеркалось. Так хотелось увидеть сына!

– Мам, я – к Бочаровым.

– Подожди, отца проводим в клуб на дежурство и сходим вдвоём.

…Когда они вошли, Бочаровы чаёвничали в передней. Саша тут же выскочил из-за стола, чуть было не наступив на большого белого кота Колчака, растянувшегося около тёплой голландки. Повис на шее отца.

– Во-во! – сказал Бочаров-старший, – восемь лет уже, а как маленький.

– Не маленький. Я соскучился, – отвечал внук, помогая отцу снять куртку.

Потом с курткой юркнул в прихожку к вешалке.

– Как юла, – радостно проговорила Екатерина Ивановна.

– Говорит: не маленький, – продолжал Бочаров, – а дал ему вчера «тулку» стрельнуть в сороку, он курок не осилил нажать. Нашёлся мне большой…

– А зато я, – заторопился вернувшийся Саша, – в классе на линейке стою третий по росту. Нормально?

– Ну-ну, – неопределённо отреагировал Бочаров, одновременно освобождаясь от рук внука. Тот, балуясь, вынырнул сзади, прикрыл деду ладошками глаза.

– Саша! – строго посмотрела на него Дарья Ильинична. – Разве так можно?.. Садись…

Внук сел за стол. Начал дуть на чай.

– Да он уж десять раз остыл, – сказал дед.

– Мне интересно, как волны в чашке делаются!..

– Ну, какой он большой? – улыбаясь, обронил Бочаров.

– На вот! – протянул Ковальский свёрток.

– Что это?

– Смотри!

– Рубаха! – обрадовался сын. – Белая!

Они пили чай, потом резались с сыном в шашки на «щелбаны». После четвёртой партии сквитались, получив каждый по два щелчка в лоб. Дед Бочаров в игру не вмешивался. Читал газету. А женщины вполголоса разговаривали на кухне, изредка поглядывая в сторону расположившихся на диване игроков.

…Когда шли обратно, Екатерина Ивановна вздохнула:

– Рубаха – это хорошо, конечно…

– Мам, я немного денег оставил, каждый раз привожу…

– Без матери растёт, без материнской ласки…

– Мам, они его заласкали, по-моему, балуют.

– И это верно, – согласилась она. – Но всё равно…

– Ты – за старое, – засмеялся сын. – Меня непременно женить хочешь?

– Хочу, Саш… А то скоро уже твоего сына женить надо будет…

– Вот найду такую, чтоб матерью сыну стала – женюсь.

– Найдёшь ли такую? – покачала головой Екатерина. – Надо, чтобы любила тебя и добрая была…

Некоторое время шли молча.

Мысли Екатерины Ивановны перескочили на другое.

«Когда мне старик-то гадал на бобах, в войну ещё, то сказал, что без вести пропавший Станислав объявится, когда мне это уже не надо будет. Мне. А он на сына и внука посмотрел бы! Что старик имел в виду? Мне не надо будет – это значит, вернётся, когда я умру? Или при жизни ещё? А мне бы сейчас хоть одним глазком увидеть. И всё! И чтобы Василий не знал…»

– Мам, – вывел её из задумчивости сын, – мне так хочется, чтобы Саша фамилию «Ковальский» носил. Ты-то вот, в своё время, настояла и мне фамилию отца записали, хотя вы и не зарегистрированы в браке были.

– Кто же нас зарегистрировал бы: он – иностранец и война шла…

– Саша даже не Бочаров, мне эта фамилия нравится. Он – Колесников, по мужу Анны.

– А как по-другому могло быть? – она пытливо посмотрела на него.

Сын стушевался и ничего не ответил.

– Саша, а ты об отце-то, Станиславе, ничего так и не узнал?

Александр ждал этого вопроса. Не сегодня, так в другой его приезд.

…Он, как мог, занимался поисками отца, но результаты неутешительны.

Когда пришли, спать легли не сразу. Сидели за столом в передней. Был и чайник на столе. Говорили о Саше – сыне Ковальского и его деде – Станиславе, так внезапно пропавшем при освобождении своего родного города Варшавы.

В областном архиве Ковальскому сообщили, что за 1943–1945 годы никаких сведений о Станиславе Ковальском нет.

А до этого он перерыл в сельсовете кипы бумаг, пока не наткнулся на запись в похозяйственной книге за 1943–1945 годы: