Под открытым небом. Том 2

…Когда Суслов вышел, Александр, сидя на койке, призадумался: «Что я знаю о Руфине? Всё… и ничего… Она не рассказывает, я не спрашиваю. Кто был до меня?.. Какое мне дело?.. Ясно, что она не избалована… Наедине неопытна и даже застенчива… Не вижу фальши. Зачем ей морочить мне голову, если говорит, что у нас ненадолго? Она не верит в моё постоянство, а не я… Вот как получается?..

Странно, – продолжал размышлять Ковальский, – я уж думал, что счастье меня обошло. Но жизнь непредсказуема! Какими путями, какими тропиночками нам по отдельности надо было идти, чтобы встретиться? Непостижимо!».

* * *

Он тихо встал, чтобы не потревожить Руфину. Четыре утра. Ночник мягким светом освещал волнующую фигуру, по плечи укрытую простынёю. «Похожа на уснувшую богиню», – подумал Александр, прислушиваясь к её мерному дыханию.

По-детски чистое лицо спокойно. Верхняя губа, чуть припухшая, изредка вздрагивала. Казалось, она сейчас, не открывая глаз, что-то скажет и, как это иногда бывало, тихо улыбнётся: «Не подглядывай, я сплю…».

Он тихо пересел в кресло.

«Странно. Когда смотрю на неё обнажённую, хочется одеть в шикарное старинное розового цвета платье с глубоким декольте и войти с ней в светлую залу, где стоит фортепиано. И она непременно должна запеть старинный классический романс. Она из той, далёкой жизни!.. Как получилось, что Руфина в этом загазованном, отравленном городе со мной среди заводских пыхтящих, свистящих цехов? Научный работник? Но её ли это дело? Когда привозит из Москвы пачки масла, лимоны, колбасу – мне всегда стыдно. Стыдно, как мы тут живём. Самое необходимое – дефицит. Нас оскорбляют. Мы же неплохо работаем! Гремят фанфары! А нормальный быт только в столицах. Ясно, я не поеду жить в Москву. Но как её удержать около себя, здесь? Не имею права. Мне совестно! Что же делать? Совестно мне за жизнь, которая окружает здесь, слышишь, спящая ты моя красавица!»

Руфина пошевелилась. Ковальский мистически вздрогнул, думая, что она услышала его мысли, и затаился. Она же высвободила длинную белую руку и, медленно выпрямив её, протянула вдоль туловища, успокоив кисть ниже высокого бедра.

«Руки милой – пара лебедей». Как поэт так мог проникновенно сказать? Прочувствовал то, что сказал, или только придумал? И что важнее: почувствовать и пережить или придумать так, что это потом будет чувствовать каждый?»

Александр не лёг спать. Было не до сна. Так волновало её присутствие. И то, что с ним происходит…

В комнате с провалившимся шатким креслом, скрипучей кроватью и убогим шифоньером с двумя потемневшими деревянными вешалками находилось сокровище. Это он понимал…

…Иногда ему казалось: он скоро начнёт выть от того, что нельзя ничего сделать, чтобы всё вокруг было достойно её присутствия.

Александр не находил себе места. А Руфина будто не замечала, что с ним творится…

Она не была избалована.

XIV

Третий день, как закончился капитальный ремонт. Пусковые операции велись с опозданием. Головная установка не в режиме и конечный продукт идёт низкого качества. Работа установок в технологической цепочке до цеха Ковальского сдерживается. Он, словно пробка, заткнул горловину.

Утром после планёрки у директора приехал главный инженер Ренат Агнасович.

Он посмотрел показания контрольно-измерительных приборов, перекинулся несколькими фразами с аппаратчиком, который вёл процесс, и пошёл к столу начальника смены. На ходу взмахом руки властно пригласил Новикова и Ковальского за собой.

Ковальскому показалось, что враз всё в операторной с приходом главного стало другим. Его внушительная крупная фигура, уверенные жесты преобразили её.

– Принесите бумагу. Ну, хотя бы большой кусок диаграммной ленты, – произнёс он в сторону начальника смены, глядя не на него, а мимо, на щит управления.

«Чего туда смотреть, приборы-то отключены? Эта система в резерве», – не понял Ковальский.

Когда принесли бумагу, главный кивнул Новикову:

– Чертите полную технологическую схему установки.

– Зачем время терять, вон же схема висит на стене в раме, – невольно вырвалось у Александра.

Присевший, было, к столу Новиков вопросительно глянул на главного инженера.

– Чертите, чертите!

И Ковальскому:

– Командовать здесь буду я.

«Зачем ему это?» – недоумевал Ковальский, наблюдая, как Новиков покорно водит ручкой по бумаге. Припомнил: многие поговаривали, что главный скор на расправу.

«Он же не там ищет! Хочет обвинить технолога цеха в незнании схемы? Абсурд! Любой из присутствующих прощупал её руками, без этого нельзя! Помощи не будет, скорее, наказание», – определил молча Александр.

– Ну и где сидит зверь? – спросил главный, когда Новиков провёл последнюю линию в весьма запутанном чертеже.

– Если б я знал, – не теряясь, ответил Новиков.

«Молодец», – мысленно похвалил Ковальский.

– Дело в том, что я много раз пускал эту установку успешно, но такого не было, – проговорил Новиков. – Не выводятся колонны по температуре на устойчивый режим. И не держатся уровни. Хотя внешне всё исправно.

– Чудес не бывает, – веско сказал главный, прямо глядя перед собой.

– Понимаем: причина где-то внутри. Дайте ещё сутки.