Под парусом мечты

— Не позволяй целовать себя в губы, это отвратительно… А если они захотят чего-то необычного, то пусть платят дополнительно. Ты знаешь, что значит по-французски?

Когда Дженни рассказала ей об этом, Глория густо покраснела, но девушка не стала смеяться даже над этим.

— Я тоже поначалу так вела себя, малышка. Я ведь выросла не в борделе. Я из деревни… хотела по-честному выйти замуж. Но мой папочка слишком любил меня, если ты понимаешь, что я хочу сказать… И мой возлюбленный в конце концов узнал об этом… — Она не договорила, и Глория подумала, что сейчас в глазах Дженни появятся слезы, но, видимо, та давно уже забыла, что значит плакать.

Девушка слопала три порции супа с крабами, мимоходом просветив Глорию по поводу женского цикла и рассказав о том, как предотвратить зачатие.

— Купи резинки, это лучше всего. Но парням не нравится их надевать, ты должна настаивать… А в остальном… проститутка, которая меня учила, молилась на уксус, который добавляла в воду. Но это не очень надежно…

В какой-то момент Глория перестала краснеть и под конец даже осмелилась задать вопрос:

— А что делать, чтобы не было так больно?

Дженни улыбнулась.

— Масло для салатов, малышка. Это как с машинами, деточка…

Вечером Глория стащила уксус и масло со стола в отеле «Св. Фрэнсис»; кроме того, она подготовила ножницы и с бьющимся сердцем достала из ящика комода, где отец хранил документы, свой паспорт. Конечно же, она долго не могла уснуть, поскольку родители вернулись с приема только поздно ночью. Глория снова начала тревожиться. А что, если они придут только на рассвете? С ее вечной неловкостью она может попасться. Однако Уильям и Кура появились около трех, оба довольные и пьяные.

Когда Глория в четыре часа выскользнула из номера, оба глубоко и крепко спали. Ночной портье тоже клевал носом. Глория вышла через холл, когда он пошел за чаем. На ней уже был мужской наряд, под мышкой — узелок со сменной одеждой. Если бы мужчина заметил ее, она убежала бы, как вор, пришедший с улицы. В девчоночьей одежде Глория боялась ходить ночью по городу, но, став мальчишкой, заметила, что никто не обращает на нее внимания, не косится. Наконец она вышла на тихую улицу, где в это время все спали. В стенной нише обрезала волосы — без малейшего сожаления. Вспомнила, что однажды уже делала это. Пряди выбросила в мусорный бак. Прощай, Глория! Привет, Джек!

В порту уже царило оживление, но никто не обратил внимания на матроса с узелком, направлявшегося в сторону китайского дока. Гарри ждал Глорию на палубе и, похоже, испытал облегчение, когда она действительно появилась.

— А вот и ты! Я уже начал сомневаться, что после того, что было позавчера… Но оставим это. Помоги-ка нам с канатами, Смутье ты понадобишься, когда мы будем уже в море. Вчера я делал твою работу и загрузил для тебя провиант. Ты ведь не могла зайти сама. Ты…

— Я буду с тобой мила, — с каменным лицом произнесла Глория. — Что мне сейчас делать?

Двигатели работали, кочегары уже не первый час бросали в печи уголь, чтобы нагреть воду и произвести пар, приводивший судно в движение. Оно было меньше тех пассажирских пароходов, на которых Глория путешествовала раньше. Движение турбин ощущалось постоянной вибрацией. В какой-то момент Глории начало казаться, что поршни стучат прямо внутри нее, как будто она стала частью «Мэри Лу». Однако в это утро звук просыпающегося корабля наполнил ее волнительным предвкушением. Казалось, огромное, похожее на кита существо просыпается, чтобы совершить длительное путешествие. Когда взошло солнце, нагруженный доверху пароход неторопливо тронулся с места. Глория перевела дух, бросила последний взгляд на Сан-Франциско. Что бы ей ни предстояло, сюда она никогда не вернется! С этого момента она будет смотреть только на море — в сторону родины.

Однако после отплытия у Глории было уже не так много возможностей поглазеть на волны, как раньше. Если выдавалась свободная минутка, а обычно это бывало ночью, она приходила на палубу, но чаще день был наполнен суетой, и ей не удавалось сделать ни единого глотка свежего воздуха. Работа на камбузе оказалась тяжелой; Смутье заставлял ее таскать воду, помешивать в огромных кастрюлях ежедневный густой суп из солонины и капусты. Она драила печи, мыла посуду и прислуживала команде за столом. Изредка относила еду чуть получше капитану и его команде в офицерскую кают-компанию, всякий раз опасаясь, что ее маскарад откроется. При этом мужчины относились к робкому юнге весьма приветливо. Капитан запомнил его имя, а казначей задал несколько дружелюбных вопросов о родине и семье. Впрочем, когда Глория стушевалась, расспрашивать не стал. Один раз первый офицер похвалил ее за хорошо накрытый стол в кают-компании, и Глория покраснела, а мужчины расхохотались. Впрочем, они не были похожи на людей, которые, недолго думая, отправляют за борт «зайцев», но Глория предпочитала верить Гарри. Она пыталась по возможности верить Гарри во всем, особенно в нежностях, которые он ей временами нашептывал. Ей нужно было что-то, за что можно было держаться, чтобы не сойти с ума.