Под парусом в Антарктиду

Кому как не экипажу «Урании-2» было знакомо это чувство страха, соединенное с усталостью и психическим истощением. В такие моменты, возможно, смерть была не самым страшным итогом. Продолжать терпеть и жить было труднее. О том, как трудно мужикам, я мог судить по тому, как нелегко приходилось мне самому. Люди давно замкнулись в себе и действуют уже больше по интуиции, которая ведет и подсказывает, как сберечь последние силы. Любое движение рассчитано только на обслуживание яхты, ее выживание в этих гигантских просторах. У Аркадия были самые ужасающие условия: на полу вода, одеяла мокрые, но он до сих пор не хотел переселяться поближе к корме и продолжал ценить свободу выше физических удобств. Валера ходил как тень и молчал целыми сутками. В кают-компании даже днем было сумрачно и неуютно, как в помещениях уже затонувшего корабля, и спускаться туда лишний раз не хотелось. Самым большим моим желанием было продержаться на широте 67–68 хотя бы еще полторы тысячи миль и при этом не свернуть на север. Первая опасность ретирования просвистела мимо, но после моих пламенных заверений (в которые я сам беззаветно верил), что айсбергов больше не будет, и демонстрации включения радара на 16 миль мужики вроде бы поуспокоились. «Урания-2» шла на запад с небольшим давлением к югу, и рулевые подчинялись этому. Правда, после Балериной с Аркашей вахты линия, оставленная на карте, как заколдованная лезла вверх. Боцман высказал предположение, что Аркаша под покровом басурманской ночи подкладывает топор под главный компас. На третьей ночной вахте яхта явно уходила на северо-запад, в этой ситуации единственное, что я мог сделать, так это попросить Валеру держать курс. Валера объяснял мне что-то, что заставило его увалиться, но это было неубедительно. Здесь, в океане, вблизи антарктического берега, постоянным было одно — изменчивость погоды. Очень часто над морем лежал туман, но могло развеяться, и тогда открывался горизонт. Но еще реже выходило солнце, такое могло быть всего раз за неделю. Море не успокаивалось до конца, приходил ветер, мгла, и шла снежная пурга. В таких случаях, оставив снаружи одного рулевого, команда собиралась в рубке разговаривать разговоры. Но в целом на погоду грех было жаловаться, потому что температура пока не опускалась ниже минус пяти градусов. Солнечная радиация была еще достаточно активной, судя по тому, что сугробы в кокпите после пурги таяли. Бочки на корме, которые привязал Боцман на «Беллинсгаузене», разболтались и ходят ходуном. Похоже мы оба копим силы перед тем, как перевязать их. Нас уже не подгоняют соображения, что если будет сильный шторм, то бочки уйдут.

Циклоны шли один за другим с запада на восток, и на картах погоды, которые получал Иван, было видно, как в районе моря Беллинсгаузена они смещаются к югу. Дело в том, что в этот момент в юго-восточной части Тихого океана встал большой антициклон с эпицентром в районе острова Пасхи. Его южный край достиг пятидесятых широт и оттеснил проходящие циклоны к югу. Свирепые циклоны, стиснутые с двух сторон, рикошетом отскакивали от антициклона и даже наползали на материк Антарктиды. Для нас это означало лишь то, что мы вместо желанной южной, стали попадать в северную их часть, при этом получая встречный ветер. Ухудшение ситуации произошло во вторую неделю нашего плавания вдоль Антарктиды, когда мы прошли 88-й градус западной долготы. Ветер, до сих пор в основном полных курсов, все чаще и настойчивее стал поддувать от юго-запада-запада. Обилие отличной погоды вдоль всей западной части Южной Америки автоматически означало для нас ветер в лоб, и с этим, похоже, ничего нельзя было поделать. Пытаемся идти под углом к волне, и яхту постоянно окатывает сверху. Из задраенных люков течет вода в кают-компанию, температура внутри около пяти градусов. Сырой холод стал нашим попутчиком в плавании вдоль Антарктиды.

Когда приходил ветер с запада, мы закрепляли руль и тихим ходом шли на юг, в сторону Антарктиды. Это давало нам возможность набрать высоту и заниматься ремонтными и хозяйственными делами. За день мы ремонтировали грот, откачали трюма, перевязали бочки на трансваере, заменили потертые шкоты, долили масла в гидравлику. Народ разработался и повеселел, что позволяло принять некоторое количество спиртного. Этим день и закончился. Но, надо заметить, исчез былой азарт и потускнел сам процесс выпивки. Мы выжаты и опустошены. Даже (в это невозможно поверить) водка отвергается. Теперь мы знаем, что и для нее нужна энергия, хорошая стимуляция и поддержка.