Под покровом небес

Порт сидел, закрыв глаза и откинувшись в кресле.

– Ты просто забудь, что я тут, – сказал он, когда они выезжали из борджа, – мне так будет легче с этой мутотой справляться. Осталось-то всего несколько часов: потом, даст бог, в постель.

Молодой араб владел французским как раз настолько, чтобы абсолютная невозможность настоящего разговора с Кит не страшила его и не вызывала в нем неприязни. Ему, похоже, казалось, что одного какого-нибудь существительного или глагола, изреченного с чувством, вполне достаточно, и она старалась его не разубеждать. С обычным для арабов талантом простое перечисление фактов превращать в легенду он рассказал ей об Эль-Гаа с его высокими стенами и воротами, которые запирают на ночь, о том, как тихо на его темных улицах, и о его огромном базаре, где продают много всякой всячины, которую привозят из Судана или из мест еще более отдаленных: это и соль в брусках, и страусиные перья, золотой песок, шкуры леопардов… Он перечислял все это длинным списком, не останавливаясь перед тем, чтобы, когда французское слово не подворачивалось, вставлять наименование товара по-арабски. Она слушала с полным вниманием, загипнотизированная его необычайно обаятельным лицом и голосом и очарованная экзотичностью того, о чем он говорил, вкупе со странностью способа их общения.

Вокруг теперь простирались песчаные пустоши, кое-где поросшие чахлыми деревцами, будто изломанными в попытках скорчиться пониже под губительным, смертельным солнцем. Небесная голубизна впереди тем временем стала превращаться в белизну такого жестокого каления, что ничего подобного Кит даже не предполагала возможным; это оказалось небо над городом. Не успела она оглянуться, как они уже катили по улице меж серых глинобитных стен. Вслед проезжающему автобусу кричали дети колючими, как яркие иголки, голосами. Глаза Порта были по-прежнему закрыты; она решила не беспокоить его, пока не приедут. Круто повернули налево в поднятую их же автобусом тучу пыли и, въехав в ворота, попали на огромную пустую площадь – этакое преддверие города; в другом конце площади видны были опять ворота, размером еще больше первых. За ними люди и животные исчезали, поглощаемые тьмой. Автобус, дернувшись, остановился, водитель торопливо выскочил и поспешил куда-то с таким видом – дескать, знать вас не знаю и видеть больше не хочу. Пассажиры еще спали или, позевывая, начинали озираться в поисках своих пожитков, которые по большей части оказывались вовсе не там, куда их клали вечером.

Словами и жестами Кит объяснила, что они с Портом будут оставаться на местах, пока не выйдут остальные. Молодой араб сказал, что в таком случае он тоже останется, потому что Кит понадобится его помощь, чтобы отвести Порта в отель. Пока сидели, ждали, когда все пассажиры лениво вылезут, он объяснил, что отель находится на другом конце города, рядом с крепостью – ведь он и предназначен почти исключительно для новых офицеров, у кого еще нет домов, потому что очень редко кто из приехавших на автобусе нуждается в отеле.

– Вы очень добры, – сказала она, откинувшись в кресле.

– Точно да, мадам.

Его лицо не выражало ничего, кроме дружелюбной заботливости, и она доверилась ему безоговорочно.

Когда наконец пассажиры освободили салон автобуса, оставив на полу и сиденьях россыпи гранатовых шкурок и финиковых косточек, он встал и вышел, сразу обратившись к группе мужчин с просьбой помочь донести багаж.

– Мы приехали! – громким голосом проговорила Кит.

Порт шевельнулся, открыл глаза и сказал:

– Надо же, под конец я заснул. Что за кошмарная поездка. А где отель?

– Он где-то тут, неподалеку, – уклончиво ответила она; говорить ему, что отель на другом конце города, не хотелось.

Он медленно сел прямее.

– Господи, надеюсь, что далеко идти не придется. Если это не так, не знаю даже, как дойду. Чувствую себя – просто жуть. В самом деле – кошмарная жуть!

– Тут один араб нам помогает. Он нас туда отведет. По его словам выходит, что отель где-то не совсем рядом с вокзалом.

Сообщив ему правду от имени араба, она воспряла духом: осталась как бы ни при чем, чтобы если Порт разозлится, то не на нее.

Снаружи лежал все тот же пыльный разор и беспорядок Африки, новым было то, что впервые он не носил никаких видимых следов европейского влияния, а в результате сцену отличала особого рода чистота, которой все прежние города были лишены, – этакое неожиданное совершенство, и оно странным образом сглаживало ощущение хаоса. Даже Порту, когда они его вывели, бросилась в глаза прелесть этого места.

– Как здесь здорово! – сказал он. – Насколько я способен видеть, во всяком случае.

– Насколько ты способен видеть? – эхом повторила Кит. – У тебя что-то с глазами?

– Да у меня плывет все. Это из-за температуры, как я понимаю.

Она пощупала его лоб, но сказала лишь:

– Что же мы на солнце-то стоим?

Молодой араб подошел к нему слева, Кит справа; взяли под локти. Носильщики уже ушли вперед.

– Первое приличное место, – горько сказал Порт, – а я в таком виде.