Под покровом ночи

— Но почему он придает этой книге такое значение? Дело ведь не в деньгах — я слишком хорошо знаю Шона. Несмотря на всю его расточительность, большего скряги в денежных вопросах, по-моему, днем с огнем не сыскать.

— Не скажи, — покачала головой Мабри. — Кстати, если ты считаешь, что твой отец вкладывался в страхование здоровья или жизни, то ты сильно заблуждаешься. Он всегда повторял, что вверяет свою жизнь в руки Фортуны.

— Ну и посмотри, к чему это привело!

— Это привело к тому, что ему досталась я, — напомнила Мабри с тонкой улыбкой. — И ты, между прочим.

— Еще те подарочки, — вздохнула Кэссиди, борясь с нарастающими страхом и тревогой. — Не забудь ещё про Ричарда Тьернана. И все-таки не могу понять, хоть убей, почему он придает этой книге такое значение?

— Он хочет уйти, оставшись легендой. Ты сама знаешь, что после "Выхода сатаны" из-под его пера не рождался ни один шедевр. Шон и сам это понимает, только признать не хочет. Да, и другие его книги продавались потом неплохо, хотя две последние так и не оправдали расходов на публикацию. Вот почему, Кэссиди, я думаю, что он не смерти боится, а забвения. Самое дорогое для него его талант и его репутация…

— И тем не менее он готов поставить её на карту ради какой-то дешевой сенсации.

Мабри вновь покачала головой.

— Он пишет вовсе не то, что думаешь.

Кэссиди в отчаянии всплеснула руками.

— Тогда как, черт побери, я могу ему помочь, если я даже понятия не имею, о чем его книга? — удрученно воскликнула она.

— О Ричарде Тьернане, — ответила Мабри.

Кэссиди глубоко вздохнула; грудь её стала судорожно вздыматься и опускаться.

— Нет, Мабри, я не могу здесь оставаться. Только не Тьернан.

Я… Он меня пугает.

— Думаешь, все-таки он их убил? — спросила Мабри. — Или, что важнее ты боишься, что он замыслил убить тебя?

Кэссиди поморщилась.

— В твоих устах это звучит нелепо, почти комично. Нет, я не боюсь, что он замыслил меня убить. Дело совсем в другом. Он чего-то от меня добивается, Мабри. Чего-то страшно важного, но я никак не могу взять в толк — чего именно. И это меня пугает.

— Мне казалось, ты никогда не страдала избытком воображения, заметила Мабри.

— Я, между прочим, дочь своего отца, — напомнила Кэссиди, криво улыбнувшись.

— Но почему бы тебе не спросить его в лоб, что он от тебя хочет, чтобы покончить со своими страхами?

— Ты думаешь, он скажет? Это просто смешно!

— Могу я что-нибудь сделать, чтобы ты осталась у нас? — спросила Мабри.

— Нет, — твердо ответила Кэссиди. — Я уже давно приучилась принимать решение самостоятельно, в противном случае мои дражайшие родители давно сожрали бы меня с потрохами. Ради Шона я готова на все, но только не ценой собственной жизни. Я приеду, когда здесь не будет Ричарда, а пока я должна привести нервы в порядок. Я хочу жить, и я давно отринула прошлое. В Балтиморе у меня спокойная и размеренная жизнь, и я не хочу с ней расставаться.

Мабри откинулась на спинку стула и тяжело вздохнула.

— Что ж, будь по-твоему, — отрешенно сказала она. — Я провожу тебя к поезду.

Кэссиди не ответила. Как все, казалось бы просто — бежать, оставив все позади. Она уедет в Балтимор, выкинет из головы эту историю, навсегда позабудет о существовании Ричарда

Тьернана. В конце концов желтую прессу она не читала, да и телевизор почти никогда не смотрела. Скорее всего она даже не узнает о его казни.

Казнь! Слово это, как кислотой, пробуравило её мозг, а потом и сердце. — Подняв голову, она встретила понимающий и участливый взгляд синих глаз Мабри.

— Никуда я не поеду, — пробормотала она, вздыхая.

Мабри еле заметно улыбнулась.

— Знаю, милая. Я в тебе не сомневалась.

Глава 9

Как ни старалась Кэссиди уснуть, сна не было ни в одном глазу. Бессонница стала мучить её с тех самых пор, как она совершила роковую ошибку, согласившись приехать в Нью-Йорк. Самый факт проживания под одной крышей с осужденным убийцей мог лишить сна и человека с более крепкими нервами, тогда как после событий дня сегодняшнего оставалось вообще удивляться, что она ещё не сидит голая в углу, пуская слюни и бессвязно лопоча.

Кэссиди повернулась на бок и, прищурившись, кинула взгляд на настенные часы — Мабри решила, что они как нельзя кстати подойдут к кладбищенскому убранству её спальни. Без четверти три. Тихо. Даже извечно шумная Парк-авеню за окном, занавешенным тяжелыми бархатными шторами, казалось, вымерла.

Кэссиди до сих пор не верилось, что Шон и вправду умирает. Когда они с Мабри вернулись домой из бара, Шон дремал в своем кабинете, и Кэссиди, остановившись в дверях, пригляделась к отцу, едва ли не впервые заметив набухшие под его глазами сизые мешки, поседевшие волосы и какую-то трогательную уязвимость, в обычное время замаскированную кипучей энергией и неподражаемой живостью его мощной и стойкой личности. Чем дольше разглядывала его Кэссиди, тем сильнее убеждалась: Мабри сказала правду. Шон умирал.