Под позолотой — кровь

   Женя перевернулся на бок и попытался подняться на колени. Симоненко подождал, пока ему это почти удалось, а потом ударил дубинкой по левому боку, немного сзади.

   Женя коротко взвыл и рухнул на пол.

   – Да ты… ты что? – Женя отдышался и повернул лицо к Симоненко. Кровь из рассеченной брови заливала глаз и мешала смотреть.

   Женю били в жизни неоднократно, но в этих случаях он хотя бы догадывался за что. Да и было это давно, Женька рано научился давать отпор, а потом близость к Греку надежно отгородила его от угрозы побоев.

   Теперь же его били, ЕГО били. Его БИЛИ. И он знал, что мент тот психованный из приемного отделения прицепился к нему вовсе не по делу. Ему даже в голову не могло прийти, что после того, как разразится перестрелка, как пули просвистят возле его лица, после того как Сват взвизгнет и упадет, задергав ногами – что после всего этого запыхавшийся мент, поджавший хвост от первого же окрика, вдруг озвереет и ткнет пушку, и защелкнет браслеты.

   Да ему и удалось это только потому, что Женя не успел прийти в себя. Теперь нужно попытаться объяснить все это подполковнику Симоненко.

   Подполковник спокойно выслушал Женю. Не перебивая вопросами. Он продолжал молчать даже тогда, когда Женя замолчал.

   – Ошибка вышла, честное слово! – сказал Женя.

   – Честное пионерское, – сказал Симоненко.

   – Что? А… – Женя кивнул, и почувствовал как бровь отозвалась болью. – Честно, без балды.

   – Зуб даешь, – констатировал Симоненко, – век воли не видать.

   Он был спокоен. Даже слишком спокоен, и этим напомнил Жене Грека. А когда Женя вдруг осознал, что Симоненко ведет себя так, как вел себя Грек в пещере, тело Жени покрылось капельками пота. Ему стало страшно.

   Симоненко, не вставая со стула, наклонился и, не торопясь, стал осматривать карманы Жени, переваливая его с боку на бок, как мертвого.

   – Это у нас что? – спросил Симоненко, извлекая из кармана Жениных брюк пару наручников, – подарок для любимой женщины?

   – Ага.

   – Ну, понятно, – кивнул Симоненко, – твоя шалава любит, когда ты ее к кровати пристегиваешь.

   – Любит, – автоматически подтвердил Женя.

   – А оружия у тебя нет, – сказал Симоненко.

   – Да нет у меня ничего, нет. Напутал ваш мент, сволочь. Наложил в штаны и с перепугу напутал. Ну, на кой мне ваших мочить, подумай сам. Подумай!

   – А еще у тебя доллары, – словно не слыша ничего, спокойно сказал Симоненко, – пятьсот долларов новыми сотенными купюрами.

   – А что тут такого, – кто это запретил? – Женя и сам понимал, что балансирует на грани истерики и подобострастия, но ничего не мог с собой поделать.

   Все вывернулось как-то странно, и Жене казалось, что все, что сейчас говорит Симоненко, что все эти мелочи – наручники и баксы, ложатся странным, непонятным ему образом. Кровь заливала лицо, левый глаз совсем заплыл, и Женя не мог рассмотреть выражение лица Симоненко, и Жене казалось, что выкрикивает слова он в пустоту. Женя снова попытался сесть, нащупал опору немеющими уже руками за спиной и снова рухнул от удара Симоненко.

   – Ты лучше лежи, – сказал Симоненко, – лежи.

   – Да за что? – почти всхлипнул Женя.

   – Говоришь – просто привез друга своего к врачу?

   – Да, сам посмотри… те.

   – Тут тебе не повезло – приятелю твоему пуля в лицо попала. Хрен разберешь, была рана до пули или нет.

   – А эта, экспертиза? Ну, ведь можно…

   – Можно, только времени у тебя нет.

   – Да что…

   – А я ведь предупреждал Короля – охрана усилена, я этого убийцу не позволю убрать. А он тебя подставил. Ведь подставил.

   Женя застонал. Ведь ерунду городит подполковник, на понт берет. Ведь не врет Женя, не врет!

   – Еще вопрос – кто твоего приятеля порезал?

   – По пьяне, зацепился.

   – Ну, ясное дело, по пьяне. И тот, кто ему рожу порезал, естественно, сбежал.

   И ведь сбежал же, на самом деле – сбежал. Жене захотелось выть.

   – И где он сейчас – ты не знаешь. Правильно?

   – Да сбежал, в горы и сбежал. Правда.

   – Огородами к Котовскому. И где это было? Не на набережной часом?

   Причем здесь набережной, Женя не понял. Он не успел получить информацию о том, что Сявка, Локоть и Крючок погибли. Снова подполковник пытается его запутать, подумал Женя.

   – Да не на набережной.

   – И раньше ты этого злоумышленника не видел.

   – Да не видел же, зараза, не видел.

   Симоненко поцокал языком, и Женя вздрогнул.

   – Тут понимаешь, какое дело, в кармане одного покойника, – Симоненко обернулся и поискал глазами сзади себя, – вон у того, с попорченным пулями лицом, в кармане нашли тоже сотенные купюры.

   – Какого покойника? – дернулся Женя.

   – Да ты не рвись – руки повредишь наручниками. Останутся очень характерные следы, синяки и ссадины. А покойник – приезжий, судя по всему. Он с приятелями вначале в ресторане гостиницы «Юг» развлекался, потом пошли погулять. Для разминки свернули шею знакомому твоему, Крючку, а потом, похоже, решили женщину изнасиловать.

   Симоненко видел, как напрягся Женя, но продолжал будничным тоном, словно ничего и не произошло:

   – Потом кто-то вмешался, и двое из трех остались лежать на пляже. А один исчез. Ты что – этого не знал?

   Женя пробормотал что-то невнятное. Так вот почему этот козел, Графин, один на хату вернулся. Женя застонал.