Я подозвал к себе мотоцикл, который медленно, в такт моему шагу лавировал следом за мной. Когда он оказался рядом, я сел на него, включил автопоиск координат, потому что в моей пьяной голове найти адрес отеля было невозможно. Искусственный интеллект супербайка сработал на много лучше моего, и я сразу же рванул домой.
Когда я подъехал, начинало светать. Не хотел идти в свой номер, зная, что девчонка там. Не хотел видеть её, не хотел чувствовать её присутствие. Но внутренний зуд оказался сильнее. Не мог унять тягу к ней, даже зная, что она могла мне изменить.
Изменить мне? Я усмехнулся собственным мыслям. Давно ли она в статусе той, которым изменяют или хранят верность…, а может этот статус вообще работал в одностороннем порядке. Да и какая, один хер, разница. У меня есть свои понятия того, что такое правильный поступок, а что нет.
Я открыл дверь номера, наверное, с десятого раза. Мой разум жил сейчас своей жизнью, а мое тело своей. Поковылял в кромешной темноте к окну, споткнулся пару раз по дороге, потом больно ударился об стол, потом ещё обо что-то, громко выругался, и дошел наконец до своей цели. Пошарил по карманам, нашел сигарету, закурил, раздвинул шторы, и вгляделся в предрассветный Гипфель. Сохранять равновесие было сложно, и я повернулся посмотреть таки на девчонку.
И вот черт, она не спала. Сверлила меня взглядом.
У меня внутри произошёл такой всплеск эмоций, когда я увидел ее, что сложно передать словами.
Я облокотился, наблюдая за ней в каком-то наваждении, не хотел думать о том, что она сделала, просто наслаждался осознанием того, что она рядом. Давая себе возможность просто любоваться ей, её упавшей на плечико лямочкой, гладкой шелковистой кожей, которая соблазнительно манила пройтись по ней губами, короткими растрепанными волосами, и гневным, убийственным взглядом.
Ведьма. Кто-то другой целовал эту кожу, кто-то другой трогал ее, касался ее, наслаждался ей. Мой зверь моментально проснулся, зарычав. Я смою с неё запах чужака, заполню собой, а потом пусть идет к черту!
Я начал разуваться.
— Животное, — прошипела она.
Еще какое.
Начал расстегивать манжеты. Мел видать поняла мои намерения, и начала источать страх. Мои притупленные до этого инстинкты сейчас на удивление работали прекрасно. Ее страх возбуждал меня. Разгонял кровь. Она сейчас отработает мне то, чего я лишился в клубе.
— Держись от меня подальше! — сказала она, с ужасом наблюдая за тем, как я двинулся в ее сторону. Вот так, бойся!
Она, испуганно вжалась в спинку кровати, но разве это поможет ей? Я обхватил её тонкие лодыжки руками и рванул на себя.
Она лежала подо мной, чертовски сексуальная, я жадно рассматривал ее, как торчали ее соски из под маечки, как тяжело она на меня смотрела. Я читал в ее взгляде ненависть, да, но там было еще много чего другого. Как же я хотел ее. Разве кто-то может сравниться с тем, что я сейчас испытывал к ней. Вспомнил наш с ней первый раз.
То, что делала Семнадцатая в той кабине…, даже рядом не стояло с этим. Я никогда и никого не хотел так сильно, как её.
– Что ты сделала со мной, ведьма! В кого ты превратила меня…, — мне кажется, голос мой звучал как-то отчаянно, и даже жалко.…
Так оно и было. Я был в отчаянии.
И с таким же отчаянием я поцеловал её. Жадно, властно, показывая, что никто кроме меня не смеет целовать ее губы. Зарылся руками в ее волосы, вжимая ее в себя, проникая языком глубоко внутрь, исследуя ее. Она мотала головой. Пыталась вырваться. У нее не получилось и она начала плакать. Я чувствовал вкус ее слез на губах. Так сильно ненавидишь меня, что не можешь терпеть поцелуи? Так ненавидишь, что легла под другого?
— Я ненавижу тебя, — прошептала она, подтвердив мои догадки.
Я посмотрел на ее подрагивающую губу. И сморщился.
— Я не прощу тебя! Отойди! Убирайся!
— Не простишь что? — хищно сказал я, расстегивая на себе рубашку. Когда, наконец, у меня это получилось, посмотрел на девчонку, которая, всячески перестав сопротивляться, ошарашено смотрела на меня. Не сразу понял причину. Она, будто потеряв дар речи, смотрела то на мою шею, то на грудь. Я опустил голову. Вот черт. Она смотрела на засосы на коже
Даже след от красной помады был…, так вот в чем дело. Она ревновала. Маленькая стерва, так тебе и надо, помучайся теперь немного. Ты хотя бы знаешь, как я сгораю от ревности?! Я как-то вяло сказал:
— А, ты об этом…, — я сжимал её лицо руками. — Тебе больно? Да? — теперь она начала откровенно плакать. Не знаю, что на меня нашло, но я взял её ладонь, и приложил к себе в область сердца, которое горело от одной лишь мысли, что её трогал кто-то кроме меня. Я ревновал, до белой пелены в глазах, мысленно убил уже всех, кто мог быть тот, чьи руки касались ее кожи. — У меня горит тут, девочка. Рвёт всё внутри. Потому что ты вырвала оттуда то, чего не трогал никто и никогда! — Мне доставляло садистское удовольствие то, что она сейчас, хотя бы частично, чувствовала то же, что и я. Я знал, что ей больно, так же как мне.
Но на смену ее страху пришел гнев, такой яркий и опасный….
И самое главное, отрезвляющий.