Под развалинами Помпеи. Т. 1

– Да, Скрибония, – подтвердила она спокойным голосом, выдавшим, однако, ее душевное страдание, – жена, которую ласкали до тех пор, пока нуждались в расположении к себе семейства Помпеев[52], но которая потом под низким предлогом была отвергнута ради Ливии Друзиллы; да, та Скрибония и мать, у которой Ливия Друзилла отняла дочь, обесчестив ее постыдной ссылкой; у которой, по приказанию той же Ливии Друзиллы, убили двух внуков и готовятся уничтожить двух последних представителей ее фамилии.

Все молча слушали Скрибонию, женщину уже пожилую, но отличавшуюся таким величественным видом и строгим выражением лица, сохранявшего следы долговременных страданий, что она казалась Немезидой-мстительницей.

Август в своей юности был женихом дочери Сервилия Изаурика; но потом, помирившись ради своих интересов с Антонием, он по желанию последнего, хотевшего родством скрепить дружбу между обоими семействами, женился на его падчерице, дочери Фульвии от первого ее мужа, Публия Клодия. Поссорившись с Фульвией в день своего брака, он возвратил ей дочь еще невинной, женившись вслед за тем на Скрибонии, дочери Скрибония Либона, бывшей уже, как было выше сказано, вдовой двух консулов; но после рождения Юлии Август оставил и Скрибонию, надоевшую ему своей любовью и ревностью, предпочтя ей Ливию. Когда Юлия была сослана на остров Пандатария, Скрибония добровольно последовала туда за своей дочерью и оставалась при ней все время, пока не получила от сосланного в Соррент внука своего, Агриппы Постума, секретного известия об его намерениях, вместе с просьбой поспешить в Рим на совещание друзей его. Прибыв в Рим и узнав от Клемента, что местом совещания избраны Orti piniferi, она в последнюю лишь минуту решилась отправиться туда лично.

Хотя Скрибония также была заклятым врагом Ливии и страстно желала разрушить ее планы, тем не менее ее появление на вилле Овидия было неожиданным даже для жены Луция Эмилия Павла. Придя в дом поэта, Скрибония приказала знавшим ее слугам никому не говорить об ее приходе и, таким образом, могла подслушать последние речи и явиться на пороге экседры неожиданно для всех.

Войдя в экседру и обратившись к Клементу, она проговорила:

– Данное тебе поручение исполнено тобой; теперь необходимо, чтобы завтрашний день не застал тебя в Риме, где жизнь твоя подвергается немалой опасности. Возвращайся в Соррент и скажи Агриппе, чтобы он, надеясь на помощь своих друзей, не возбуждал к себе ни малейшего подозрения.

Невольник Агриппы вышел из гостиной.

Скрибония поцеловала в лоб свою внучку Юлию, одобрила еще раз проект Луция Авдазия, просила всех присутствовавших защищать интересы ее детей и затем, несмотря на просьбы Овидия принять участие в скромном ужине, ушла оттуда, сопровождаемая Фабием Максимом.

После их ухода ветреная Юлия подобно беззаботной девочке запрыгала по комнате, очевидно довольная тем, что ее бабка и старый и серьезный Фабий Максим не остались мешать ее веселью. Обратившись затем к поэту, она спросила его:

– А сколько нас будет за столом?

– Семь человек, – отвечал, улыбаясь, Овидий.

– Жаль, что ты не подумал о девяти; ведь знаешь, что говорит поговорка: при семи сотрапезниках – ужин, а при девяти – веселый пир. Этот недочет надобно будет вознаградить весельем.

Тут вошли невольники и невольницы и помогли гостям умыть душистой водой руки и ноги; находившаяся на ногах обувь была заменена при этом сандалиями, а верхнее платье – легкой тогой, называвшейся Synthesis; после этого эпикурейские заговорщики перешли в триклиний – столовую, куда нам нет надобности следовать за ними.

Глава седьмая Неожиданная помощь

Ливия Друзилла, как и следовало ожидать, отправив Процилла разыскивать Агриппу Постума, чувствовала себя как на иголках. Ее беспокойство и нетерпение в данном случае были понятны. Женщина, которая для очищения сыну своему дороги к трону не остановилась перед убийством первого мужа дочери Августа, Марцелла, и двух сыновей Випсания Агриппы, Луция и Кая, не могла, разумеется, оставаться спокойной при известии о появлении в Риме соррентского изгнанника.

Хотя Август приобрел расположение к себе народа, притом не столько своими победами, сколько своими мирными делами, обеспечив безопасность граждан уничтожением разбойнических шаек, заботясь о правосудии и отличаясь добротой, которой не имел, будучи триумвиром: сделавшись императором, он приказал сжечь списки государственных должников и забавлял народ разными празднествами и играми; хотя сама Ливия также была любима народом за свои добрые дела и, между прочим, за то, что она уговорила мужа своего простить государственного преступника Цинну, тем не менее, она была осторожна ввиду частых волнений и заговоров против Августа со стороны тех лиц, которые помнили еще славное время республики, пораженной Юлием Цезарем лишь после битвы на полях Фарсальских.