Под развалинами Помпеи. Т. 1

Такое поведение Юлии, внучки императора и жены человека знаменитого родом и бывшего консулом, может удивить многих из моих читателей; но пусть они перенесутся мыслью в ту эпоху, когда женщина даже высшего класса общества или, вернее сказать, преимущественно этого класса, была совершенно эмансипирована, но вместе с тем и развращена.

Такими нравами отличалось римское общество еще до Августа. Вот что говорит, например, известный историк Момсен о времени Юлия Цезаря:

«Характерной чертой этого периода упадка была эмансипация женщины. С экономической точки зрения римские женщины уже с давних пор были самостоятельны. В эту же эпоху (Юлия Цезаря) мы находим специальных поверенных у римских матрон, управлявших их делами и защищавших их интересы в судебных учреждениях. Освобожденные от опеки отца и мужа, женщины были тут эмансипированы и в других отношениях. В любовных интригах они прогрессировали ежедневно. Танцовщицы (mimae) своими успехами могли бы конкурировать с нынешними: примадонны, лирницы и им подобные грязнят собой даже страницы истории; но их, так сказать, узаконенная торговля страдала от конкуренции свободной торговли в аристократических кругах. В самых знаменитых и самых аристократических семействах прелюбодеяние сделалось столь обыденной вещью, что казалось уже смешным возбуждать по поводу его процессы. Даже такой неслыханный скандал, какой был сделан Публием Клодием в 693 (61 год до P. X.) во время одного праздника в доме великого жреца скандал, имевший в тысячу раз более важные последствия, чем те поступки, которые за пятьдесят лет до того наказывались смертью, не только прошел без всякого наказания, но и не возбудил даже процесса».

С течением времени терпимость к развратному поведению женщин усилилась, и если бы не Ливия, имевшая намерение погубить страшную Юлию и с этой целью возбуждавшая против нее гнев Августа, дочери последнего также не пришлось бы раскаиваться в своем разврате и испытывать неприятности ссылки; как бы то ни было, наказание, какому подверглась старшая Юлия, не повлияло благотворно на ее дочь Юлию, своим поведением не отличавшуюся среди развращенных женщин своего круга.

Одаренная пылким воображением и таким же темпераментом, младшая Юлия легко приходила в экзальтацию и часто отдавалась страсти, не думая даже о соблюдении внешних приличий. На ночном собрании, бывшем на вилле Овидия, легкомысленной внучке Августа очень понравилась смелость, с какой говорил о своем предприятии Луций Авдазий, и будь он не так стар и не так обесславлен, – на что я указывал уже моим читателям, – легко могло бы случиться, что страсть младшей Юлии сосредоточилась бы скорее на нем, нежели на Деции Силане. Но последний был молод, изящен и красив, и такие его преимущества перед Луцием Авдазием, с которым, кроме того, он брался разделить все опасности смелого и рискованного предприятия, заставили Юлию предпочесть его и возбудили в ней желание сделать красавца Силана предметом своей новой поэмы любви.

Нетрудно догадаться, что тот день, в который Деций Силан получил от Юлии приглашение на свидание, показался ему бесконечным: медленно идут часы для страстно влюбленного, ожидающего минуту свидания. К этому свиданию молодой патриций приготовился с особенной заботливостью. Он надел тунику из самой нежной и тонкой материи, тщательно завил свои волосы, обул ноги в самые изящные сандалии, опрыскал себя лучшими духами и, когда ночная темнота легла на семихолмный город, окутал себя белоснежной тогой и направился в Целиум, где возвышался храм Венеры и Купидона, окруженный густыми миртовыми рощицами, и где ежегодно устраивался народный праздник в честь Миртовой Венеры.

Громадная была толпа народа в священных рощах, освещенных смолистыми факелами. Мужчины и женщины всех классов общества встречались, разговаривали и бродили там по всем направлениям, и трудно было счесть любящие парочки, мелькавшие между миртовыми кустами. Молодые женщины, явившиеся сюда на свидание, были закутаны в строгую паллу, под которой виднелась соа vestis[72], туника из такой нежной и тонкой ткани, что сквозь нее ясно обозначались формы тела, соблазняя взоры, а сильный и возбуждающий запах духов, которыми была надушена эта туника, опьянял чувства и вместе с прочим давал возможность и самому близорукому догадываться, с какой целью явились сюда эти женщины.

Деций Силан с трудом пробился тут между густой толпой, когда какой-то невольник, подойдя к нему, попросил его следовать за ним. Пройдя темными извилинами в лесу мирт, от которых богиня получила свое имя, Силан очутился перед храмом Венеры и Купидона, ярко освещенным множеством двойных факелов из воска. Здесь приказано было ему дождаться той, которая прислала за ним невольника, успевшего скрыться, прежде нежели Деций заметил его отсутствие.

В эту ночь апрельских календ, которой начинался месяц, посвященный богине Венеры, праздновался канун Венерина дня, Pervigilium Veneris, праздника, установленного в честь Матери Любви, охватывающей собой, с наступлением весны, все существующее в мире.