Под развалинами Помпеи. Т. 1

Долго следила Юлия за этим единственным судном; но что оно могло принести ей, несчастной и забытой всеми? Она тряхнула своей красивой головой, как бы желая выгнать из нее безумную надежду, на мгновение озарившую ее мысль, подобно той, какую однажды она питала напрасно и которая оставила в ней одно лишь тяжелое разочарование. Постояв недолго на берегу моря, она, как бы в негодовании на самое себя, быстро повернулась, вошла в рощу и, пройдя медленно по ее тропинкам, возвратилась в свои комнаты. Миловидные деревенские девушки, видя ее идущей, останавливались для почтительного поклона, и когда она проходила мимо них, они грустно произносили ей вслед:

– Так красива и добра и так несчастна!

Ей дозволено было иметь только двух служанок. Одна из них, по имени Главция, была у нее комнатной девушкой, другая, по имени Сергия, готовила кушанья и исполняла черную работу.

Дочь Цезаря Августа при виде упомянутого судна не могла, однако, совершенно подавить в душе своей вернувшуюся к ней надежду и, возвратившись домой, поспешила к окну, обращенному к морю, и, облокотившись на подоконник, стала глядеть вдаль, утешая себя, что это делает она лишь из простого любопытства; она попыталась даже отойти от окна, но тотчас же вновь вернулась к нему и, отыскав глазами судно, стала следить за его приближением. Но в этой части моря было рассеяно столько островков, что трудно было предположить, чтобы судно это плыло именно к Пандатарии; да если бы это и было так, какое было ей до этого дело?

Солнце совершенно зашло за горизонт, вечерний сумрак одел собой море и острова; на небесном своде заблестели звезды. Яркие метеоры параболическими линиями падали в море по всем направлениям, и Юлия, любуясь их веселой игрой и как бы завидуя им, спрашивала себя: «Отчего лишь мне одной выпала на долю печаль?»

Потом, обратившись к стоявшей близ нее в ту минуту Главции, сказала ей:

– Главция, достань астрагалы и фритиллус; я хочу погадать, долго ли еще судьба будет мне враждебна.

Рабыня принесла ей fritillus[97], четыре астрагала, бронзовые игральные кубики, имевшие на одних из двух противоположных сторон цифры 1 и 6, на других 3 и 4, а остальные две противоположные стороны были без цифр. При бросании их самым лучшим сочетанием цифр, называвшимся venus, было то, когда каждый кубик показывал различную цифру, так что все четыре показывали 1, 3, 4 и 6; худшим же сочетанием, называвшимся canis, то есть собака, было, когда все кубики выходили с одной и той же цифрой.

Юлия положила в чашку четыре астрагала и, встряхнув ее несколько раз, выбросила кубики на стол.

– Собака, – прошептала бедная женщина таким плаксивым тоном, будто ей прочли смертный приговор, затем, отбросив от себя fritillis, она опустилась в кресло.

Преданная своей госпоже, Главция, подойдя к ней, старалась ободрить ее и отогнать от нее печальные мысли, указывая ей на многие примеры, доказывавшие, что на этого рода гадание нельзя полагаться, так как оно часто не сбывается.

– У моей матери, например, вышла venus, – сказала Главция, – когда меня похитили у нее.

В этих разговорах прошло несколько времени, когда со стороны порта послышались крики береговых сторожей (excubitores), приказывавших какому-то судну не подплывать близко к берегу. В ответ на это приказание раздался чей-то громкий голос, но Юлия и Главция не разобрали слов, им произнесенных, затем послышались многие голоса и приказания причаливать к берегу, шум корабельных цепей и падение якоря в воду.

– Это, наверно, то судно, – проговорила с сильным волнением Юлия, – которое мы только что видели; чье бы оно было? Мое сердце не предвещает мне ничего хорошего.

– Не отчаивайся, моя госпожа: нет никакой причины ждать тебе ухудшения своей участи.

– Ты не знаешь, Главция, ты не знаешь, как деятелен гнев Ливии Августы. Она ведь мне и мачеха, и теща; подумай об этом. Но слушай… голоса и шаги, кажется, приближаются к нашему дому.

Юлия побледнела, и сердце ее забилось так сильно, как будто хотело выскочить из груди. Она начала различать голоса; некоторые из них казались ей знакомыми; она прислушивалась, чтобы лучше их распознать. Главция разделяла с ней страх ожидания.

– Фабий!.. Фабий Максим… это его голос, его! – воскликнула вдруг Юлия и в сильном волнении побежала отворить дверь своей комнаты.

Полная душевного страдания, бросилась несчастная пленница в объятия Фабия Максима, бывшего другом всего ее семейства.

– Ободрись, о Юлия, здесь мы, твои верные друзья.

Эти слова, действительно, ободрили Юлию; оглянувшись вокруг себя и увидев Овидия, она быстро протянула ему правую руку и воскликнула с радостью:

– О, какое утешение послали мне сегодня боги!

Взволнованный до слез, Овидий не мог произнести ни слова. Фабий Максим, обратившись к центуриону, по-видимому управлявшему островом и приведшему новоприбывших к Юлии, отпустил его повелительным жестом:

– Иди, центурион, и оставь нас; позднее мы попросим у тебя помещения, где мы могли бы провести ночь; позаботься об этом.

Вслед за центурионом вышла из комнаты и Главция.