Под рябиной

Я подавила угрызения совести. У отца есть Мхэр и ребенок, к которым он вернется, а Шейла! Когда все закончится и у меня будет надежная семья, я буду часто навещать ее, а она смогла бы приезжать ко мне.

— Попробую, — сказала я, осматриваясь кругом. При открытых окнах и дверях, когда солнечный свет струится внутрь, здесь вполне можно будет жить. За неделю хватит времени проветрить постели, все почистить, закупить продукты. Это будет наш первый дом, пусть даже временно. И мы будем счастливее, чем в ту прекрасную неделю на Лазурном Берегу. Я докажу Рикки, что на английском побережье тоже может быть приятно в конце лета. Иногда мы будем есть в маленьких ресторанчиках, гулять по берегу и — и когда, наконец, дом продадут, ему будут вспоминаться только счастливые моменты и образы тети Эмминого коттеджа.

— Если это действительно то, что ты хочешь, — он перешел на французский. — La femme, elle est йnigme[12], — заметил Рикки снисходительно.

Я почувствовала силу. Сколько может сделать мужчина для той, которую он любит. Маленькая скрытая мысль предупредила меня взять как можно больше — такое потворство женским слабостям недолго длится!

Уютно устроившись в его объятиях, я пообещала:

— Медовый месяц будет замечательным.

Рикки вдруг сел. Ну, а теперь что случилось? Он посмотрел на часы:

— Я хочу есть. Пойдем, перекусим. Мы еще должны поискать, где остановиться на ночь. Скоро стемнеет. Какова здесь жизнь ночью, нет ли какого шоу?

— Вряд ли. Ведь не сезон. — А для себя отметила: не так интересно, как во Франции, но ведь у нас здесь будет медовый месяц.

Рикки, казалось, не расстроился из-за отсутствия шоу.

— Ты устала, тебе надо отдохнуть, — сказал он.

По правде говоря, я чувствовала себя хорошо, но всегда приятно сознавать, что о тебе заботятся и любят. Я позволила ему осторожно вывести меня за дверь и ждала, пока он ее запирает. Взглянула на темные окна в сумерках: будет ли время перестирать занавески?

Коттедж выглядел покинутым, вишневые лепестки, коричневые, а не розовые, лежали на дорожке. Мне было грустно покидать это местечко.

— Я вернусь, — сказала я с нежностью.

Глава 5

Наряженный по-праздничному курорт был неузнаваем. Как человек, вернувшийся к жизни, — дерзкий, шумный, здоровый, энергичный. Наконец, я свернула на Морское шоссе. Сейчас все летние домики были заняты, семейное имущество было вывалено и разбросано на клочках поникшей травы.

Я с удовольствием глубоко вздохнула, когда миновала их и подъехала к коттеджу тети Эммы, как всегда, одинокому. Его зияющая дырами черепица и выщербленная кирпичная кладка обнажились под ярким летним солнцем, поджидая меня. Конец лета обещал быть мягким. Я себя чувствовала хорошо, была счастлива, беременность едва-едва становилась заметна. Свадьба через десять дней — я бросила все и всех и скрылась, чтобы подготовить мой медовый месяц.

Шейла предложила свою помощь. «Хотя я совсем не понимаю, почему ты решила похоронить себя в этой сырости, — добавила она. — Кто бы мне дал хоть полшанса провести медовый месяц в Греции… Эта дыра будет пахнуть кошками, и тебе станет плохо».

Удивленная такой заботой, я поблагодарила, но постаралась отвлечь ее внимание на изготовление совершенно прозрачного платья, которым она хотела сразить наповал отца. Я не сказала ей, что Мхэр тоже предлагала мне свою помощь и хотела приехать сюда вместе с Розмари. Нет, мне хотелось пуститься на авантюру самой.

Я открыла парадную дверь. В лицо ударил спертый, тяжелый воздух. Раскрыв окна, я вышла в заросший сад, с удовлетворением заметив грушевое дерево, сгибающееся под тяжестью плодов. Затем поднялась наверх, по дороге раскрывая окна. Там я долго смотрела на большую, пустую двуспальную кровать. Хоть у меня с собой и был предсвадебный подарок Мхэр — простыни и наволочки, я не собиралась спать в кровати, предназначенной для медового месяца. Я прошла в маленькую спальню: лучше пока спать здесь, на низенькой кроватке, когда-то принадлежавшей Рикки.

Сейчас с этой стороны в саду уже была тень. Это означало, что солнце будет посещать меня каждое утро. Совсем как в детстве, когда я любила просыпаться при ярком свете солнца. Я с улыбкой посмотрела на группочку ранних розовато-лиловых хризантем — нарву немного — и на дерево, название которого Рикки, к моему удивлению, хорошо помнил. Ветки шотландской рябины были усыпаны гроздьями ягод, которые немного позже станут красными, как кровь.

Отвернувшись от окна, я вывела пальцем на пыльном зеркале туалетного столика наши с Рикки имена и соединила их сердцем, засмеялась и стерла. В углу стоял комод — единственный предмет мебели. Мимоходом я заглянула на сложенное в стопку постельное белье, затем принесла себе спальный мешок.

В большой спальне возвышался шкаф. Я открыла дверцу. Тетя Эмма смотрела на меня со всех полок. Не так уж много вещей: два тяжелых старых пальто, несколько бесформенных юбок, шерстяные платья, пара шлепанцев. Они были большие. Высокая и худая — такой помнил ее Рикки.