Под розой

Моя дорога в школу с первого дня была настоящим адом, потому что мне приходилось идти мимо дома соседей, которые держали злобного боксера по кличке Бустер. Хозяев совершенно не волновало, что делает их собака, и они позволяли ей свободно носиться по окрестностям, мотивируя это тем, что нельзя держать животное на привязи, а если люди боятся собак — это их проблемы. Каждый раз, когда я проходила мимо, чудовище чуяло мой страх, неслось к забору и, встав на задние лапы, начинало оглушительно лаять. При этом из пасти у него текла слюна. Я страшно боялась, что он перепрыгнет через забор и разорвет меня в клочья. Его пасть напоминала мне зубастого крокодила с той самой картины. Я приходила в школу вся потная от страха. Папа пытался убедить соседей привязать собаку, но с их хамством и тупостью ничего нельзя было поделать.

Бустера боялась не только я, но и все соседи. Он нападал на других собак и наносил им ужасные раны. Поскольку его никогда не держали на поводке, во время прогулок он запросто мог удрать от хозяев и вернуться с пастью, испачканной кровью какого-нибудь беззащитного домашнего животного.

Доказательств не было, но все знали, что именно Бустер загрыз щенка пару лет назад.

Девочка, хозяйка щенка, так переживала, что ее пришлось положить в больницу. И хотя ее родители собрали подписи под требованием усыпить Бустера, ничего из этого не вышло. Полиция не пожелала проводить расследование и принимать меры. После того случая я возненавидела Бустера. Я ненавидела его за жестокость по отношению к другим собакам, за убийство невинного щенка и за ту боль, которую он причинил девочке и ее родителям. Я ненавидела его не только за то, что он сделал, но и за то, что он получал удовольствие, причиняя боль другим живым существам. Эта черта была мне хорошо знакома.

В тот день, — должно быть, это была суббота, — мы с папой прогуливались в парке недалеко от дома. Мама отказалась встать с кровати. Вечером в пятницу у нее была истерика из-за того, что кто-то из коллег назвал ее паучихой, потому что она «могла обвести кого угодно вокруг пальца и заставляла делать за нее всю грязную работу». Возможно, коллега и не имела в виду ничего такого, может, она даже хотела сделать маме комплимент, но лично я находила это сравнение весьма удачным.

Во всяком случае, мама устроила по этому поводу истерику и орала, что ей приходится пахать как лошадь и все потому, что дома совершенно нечего делать, там скучно, и ничто не может отвлечь от мыслей о работе. Она наградила меня полным ненависти взглядом и спросила, с чего это я опять натянула старую кофту. «Ну конечно, — сказала она, — все равно на тебя никто не смотрит. Я в твоем возрасте уже сама умела выбирать себе одежду. И была такая стройная — просто загляденье. Все мною любовались!». Потом она снова выбежала из дома с криками: «Никто меня тут не любит! Будет лучше, если я исчезну из вашей жизни навсегда!». Ее не было до четырех утра, я знаю это точно, потому что не могла заснуть и лежала, следя за стрелками часов. Утром она отказалась вставать, и мы с папой решили оставить ее в покое и пойти прогуляться.

Мне было лет двенадцать. Мое тело начало меняться, и папа, увидев меня в ванной, довольно бестактно заметил, что у меня растет грудь. Мы шли, обсуждая идею завести хомячка, которого я выпрашивала родителей уже несколько лет, и папа наконец согласился, что я сумею о нем заботиться. Мы собирались купить его на неделе. Мама была категорически против: она заявляла, что от хомяка будет вонять. Они с папой много раз ссорились по этому поводу, пока она, наконец, не сдалась. Наверное, в обмен на что-то весьма привлекательное.

Я уже радовалась перспективе гладить хомячка по мягкой шерстке, смотреть ему в глазки, чувствовать, как маленькие коготки впиваются в ладони. Я надеялась, что он очарует моего воображаемого друга Пикового Короля, и тот перестанет меня пугать. На лугу я увидела цветы и побежала нарвать их для мамы, потому что ей нравилось получать цветы в подарок, и мое светлое «я» надеялось поднять ей настроение. Я была так занята сбором цветов, что ничего не замечала, а когда подняла голову — перед мной стоял соседский боксер и смотрел на меня полными слепой ярости глазами.

Я помню, как закричала и как Бустер прыгнул на меня. Он меня не укусил, но опрокинул передними лапами на землю и придавил своей тушей. Я видела его злобные глаза в сантиметре от своего лица, чувствовала, как он весь дрожит от ярости, и орала, орала, пока папа не прибежал мне на помощь. Хозяйка издалека звала Бустера, но он не обращал на нее внимания. Я почувствовала себя тем самым белокурым мальчиком с картины в воскресной школе, попавшим на съедение крокодилу, льву и крысе одновременно. Прошла целая вечность, пока соседка и папа не подбежали ко мне. У соседки на голове был платок, из-под которого торчали бигуди, ее тощие костлявые ноги были в заляпанных грязью резиновых сапогах. Она схватила Бустера за ошейник, выплюнула окурок в траву, раздавила его сапогом и захохотала.

— Он такой шалун! — сказала она хриплым голосом.